Надо понять, что такое «традиционные ценности»
Поскольку никто толком не понимает, что такое «традиционные
ценности» и тем более в российском нынешнем их варианте, то давайте попробуем
воспроизвести некоторые варианты формулировок «традиционных ценностей» ТЦ (тм)
с тем, что также традиционно приписывается феминистской традиции как «их»
ценности.
Итак, если феминизм возводить исторически к его эгалитарным
корням, то его ценности есть вариант ценностей Французской революции: свобода,
равенство, братство. Ну, разве что братство заменяют на сестринство.
А теперь сравним их с некоторыми словарными
концептуализациями ТЦ (тм).
Итак, первая, «уваровская триада»: Православиие.
Самодержавие. Народность. Очевидно, что есть одно четкое пересечение между
ценностями феминизма и ТЦ (тм) — это аналогия народности (на самом деле
национализма, как показал Миллер) и сестринства/братства.
Национализм/народность как ценность требует относиться к представителям своей
нации как к собратьям.
Безусловно, братство/сестринство имеет более универсальный ценностный характер,
но как нам известно из истории XIX в., братство могло пониматься именно как
братство национальное или братство всех прогрессивных сил, то есть также
единство ограниченого масштаба.
С противопоставлением православия и свободы, а также
равенства и самодержавия вроде бы все очевидно, но есть нюансы. Например, православие также означает
свободу, пусть и свободу во Христе, тогда как эгалитарный характер феминизма
зачастую стимулировал появление христианских версий феминизма (например, опыт Татьяны Горичевой). Равенство и
самодержавие тоже не так уж не уживаются вместе — например, одна из самых
сильных международных фракций фем-движения находится в Великобритании, где, как
известно, все еще монархия.
Теперь возьмем вторую, «гуманистическую» версию ТЦ (тм). Это
вера, надежда, любовь. На первый взгляд эта концептуализация ТЦ (тм) очевидно
противостоит триаде модернистских ценностей свобода, равенство и братство
(сестринство). Вроде бы это и есть главная линия фронта между секуляризованным
и просвещенным модерном и архаичным, деспотичным и патриархальным миром ТЦ
(тм). Модернистские ценности легли в основание концепции прав человека, а ТЦ
(тм) настаивают на том, что важнее прав человека — человеческое достоинство.
Но и тут все не так очевидно. Например, в постсекулярном
мире, где большинство населения мира ассоциирует себя так или иначе с религией,
верой, понятой широко или
даже с языческими (неоязыческими) культами, сам феминизм приобретает специфическую
религиозно-культовую или даже оккультную окраску. Да, порой доходит до открытой
вражды между неоязыческими версиями феминизма (витч-феминизм против
протестантизма), особенно в США. Но это войны неполитические, это разные
культурные фронты. Любовь же отечественных хипстер-фем-активисток к гаданиям на
таро, языческим обрядам или еврейским праздникам общеизвестна.
Теперь давайте возьмем свежую версию ТЦ (тм) от
«начальства». Так называемый пентабазис, который часто незаслуженно ругают, или, вкратце, все хорошее против
всего плохого. Это у нас ценностные «облака», которые вращаются вокруг пяти
базовых категорий, которые не носят абстрактный характер (как свобода, например), а заземлены на конкретику. Это человек,
семья, общество, государство, страна. Очевидно, что просто в силу различных
типов категоризации такая версия ТЦ (тм) вообще никак не пересекается с ценностями феминизма (если вообще
о таких можно что-то утверждать однозначно). Например, существует серьезная
дискуссия о ценности семьи в феминизме — и отрицать ее отнюдь не мейнстрим.
Человек как таковой и его ценность ставится под вопрос в постгуманистических
версиях феминизма, если под человеком понимается некий грубый маскулинный
идеал. Меньше всего проблем и напряжений в пункте «общество», поскольку
феминистки в целом «за» общество и против неолиберального тэтчеризма,
отрицающего общественное значение. Вопросы феминизма к стране или к государству
зависят от того, что за страна и какой тип государства.
Итак, мы видим, что в разных версиях ТЦ (тм) и фемценности
могут как противоречить друг
другу, так и вступать в диалог, образовывая забавные гибриды из премодерна и
модерна — постмодернистский православный феминизм Горичевой может быть
интеллектуальным и духовным источником для метамодернистских практик
неоязыческого феминизма. И наоборот, традиционная ценность государства как
сильного государства с крепкими институциональными традициями, принимая подпитку феминистских ценностей, может стимулировать такое
эгалитарное общество как поздний СССР с высокой долей женщин во власти, первой
женщиной-космонавтом и развитой лесбийской культурной сценой. Не говоря уже о
модернистском опыте освобождения женщин в 1920-х годах, периода становления Советского Союза и социальных
экспериментах новой власти. А как учат нас всякие авторы типа Слезкина,
большевики как никто другой были наследниками ТЦ (тм) как милленаристская секта
свидетелей Ильича.