Проверку по гамбургскому счету, которую устраивает история каждому крупному мыслителю, в наследии Николая Данилевского в первую очередь выдерживает его концепция культурно-исторических типов — прообраз позднейших представлений о цивилизациях. Что до ее содержательного наполнения, то при оправданном внимании к основам культурно-исторического типа — религии, культуре и политике (в которую, конечно, включено, право) — не всё в ней пережило мыслителя. Как и у других, многое в наследии Данилевского не вышло за пределы современной ему истории, осталось, по нашим оценкам, в границах недостоверного.

Так, вряд ли можно согласиться с его рассуждениями о подобии культурно-исторических типов биологическим организмам, живущим в циклах «рождение — зрелость — смерть», или с идеями о преимущественно конфронтационных отношениях между ними. Странно выглядит и определение американского типа (сверх признанных десяти), по словам Данилевского,  «сомнительного». С учетом сегодняшних реалий нельзя признать большую историческую роль (во времена Данилевского — будущность) и интегративного «славянского типа» во главе с Россией, раскинувшего свою власть в том числе и на Константинополь.

К сожалению, такие мысли (для времени Данилевского полемически допустимые) с энтузиазмом выводятся на первый план и включаются в актуальную политическую жизнь России разного рода националистически настроенными маргиналами. Однако при всем их ложном алармизме и создаваемом вокруг имени Данилевского шовинистическом тумане нельзя забывать о действительных интеллектуальных заслугах этого оригинального русского мыслителя.

Лучшим способом увековечивания его памяти, на мой взгляд, должно стать академическое издание его трудов, равно как и научно-образовательная и просветительская популяризация его идей, выдержавших проверку временем.

Юбилей Николая Яковлевича Данилевского, 200 лет со дня рождения которого отмечается в этом году, — это повод для того, чтобы внимательно посмотреть на историю отечественной философской, историко-философской и политической религиозной мысли XIX — начала XX веков.

У нашей отечественной мысли непростая история: долгое время она была каким-то таким достаточно подпольным феноменом. Я помню, как в Институте философии и на философском факультете МГУ в 1960—1970-е годы считалось особым шиком читать Бердяева, того же Данилевского, Леонтьева, Вл. Соловьева одновременно и в виде какой-то экзотики. Это было чуть ли не запретной философской литературой.

Потом наступил лихорадочный период, конец 1980-х — начало 1990-х. Пошла волна публикаций статей и сборников конференций. А сейчас, как мне кажется, наступило затишье. Такое ощущение, что это было модой, еще и конъюнктурной, связанной с тем, что действительно это наследие мало и плохо изучалось, и вдруг оказалось, что оно никому вроде бы и не нужно.

Сегодня стоит задача преодоления и того, и другого: не нужно делать никакого андеграунда из этого, и, в то же время, не нужно превращать это в сиюминутную моду, некий пик интереса для того, чтобы привлечь всеобщее внимание, — это контрпродуктивно. Нужно просто внимательно, тщательно и методически регулярно заниматься этим. Нужно восстанавливать традицию независимого философско-политического и религиозно-философского мышления. Я бы сказал, даже не восстанавливать, а заново создавать.

Скажем, в начале ХХ века это было нормально для Николая Бердяева, Густава Шпета, тех же Франка, Гершензона — для тех людей, которые прекрасно знали наследие XIX века. Это была среда, в которой они вырастали, в которой они мыслили. Сегодня, в начале XXI века, эта среда потеряна, нужно ее восстанавливать.

Последние 70 лет мы жили Карлом Марксом, марксизмом и марксизмом-ленинизмом. При этом особым шиком считалось знание западной философии под флагом критики буржуазной философии. Кстати говоря, Зиновьев очень остроумно заметил, что под этой самой критикой буржуазной философии скрывался прямой интерес к ней и ее изучение.

Но как только марксизм перестал быть официальной идеологией, обнаружилось, что в СССР советских философов почти не было и почти не осталось. Все читают либо Хайдеггера, либо Фуко, либо еще кого-то. Собственно говоря, марксисты практически исчезли, потому что все это было поверхностно, неинтересно и догматично.

Теперь, мне кажется, настало время (и Данилевский дает для этого очень хороший повод) простраивать собственную мыслительную традицию, начиная с XIX века и с Петра Яковлевича Чаадаева. У него крайне неоднозначная политическая и идеологическая репутация, в основном связанная с тем, что он достаточно резко в первом своем философическом письме высказался о России. Но чтобы понять, зачем и как он это сделал, вопрос нужно изучать.

Эта традиция от Чаадаева до Вл. Соловьева и дальше XX век — все это должно лечь очень серьезным фундаментом в воспитании, в восстановлении русской самостоятельной общественной мысли. Не заимствованной, не вторичной или третичной, занимающейся интерпретациями, исходящими не от других философских авторитетов, а от собственной практики, от собственной мысли, от собственной рефлексии и культурной традиции.

По поводу Достоевского, Толстого, Чехова ни у кого нет сомнений, что это люди, которые внесли величайших вклад в развитие русской культуры и мировой культуры в целом. По поводу русской философии, опять же, начиная с того же Чаадаева и продолжая Данилевским, Соловьевым, Константином Леонтьевым, такой традиции и такого восприятия нет. Русская философия все еще воспринимается как некая экзотика. Есть несколько специалистов-русистов в США и Европе, но на этом всё.

Я не настаиваю на том, чтобы стремиться все это популяризировать. Хотя, почему нет? Самая главная популяризация должна произойти внутри страны. Мы должны научиться мыслить в традициях собственной философии, и Данилевский, повторюсь, — повод отличный, потому что именно в то же время, когда Карл Маркс  развивал универсальную концепцию общественно-экономических формаций, он предложил теорию культурно-исторических типов, теорию самостоятельной цивилизации. От Данилевского ведут эту традицию Шпенглер, Тойнби, Хантингтон.

Я бы сказал так. Данилевский сегодня жив, потому что именно он заложил основу этой фундаментальной цивилизационной концепции, которая противостоит сегодня глобалистам типа Фукуямы.

Николай Данилевский и так занимает свое место: любой нормальный учебник истории русской философии подразумевает, что в нем будет глава, несколько параграфов или хотя бы страниц, посвященных Данилевскому.

Карьера Данилевского даже началась с того, что его арестовали как участника  кружка петрашевцев и сотню дней продержали в заключении. Его интересовали социалистические эксперименты, но лишь чистая теория, поэтому его никто не стал судить, в отличие от Достоевского.

Данилевский, насколько я помню, был тайным советником, но не за свои философские труды, а за то, что он, как биолог по образованию, способствовал рыбному хозяйству и виноделию. Он вообще многое сделал для Российской империи. В том числе и как философ, как мыслитель и автор труда «Россия и Европа». Труд этот важен, несомненно, поэтому он и так хорошо известен. Примерно 150 лет назад его сочинение было опубликовано, переиздавалось, поэтому всякий, кто знаком с историей русской мысли, обращается и к Данилевскому.

Вокруг Данилевского потом шли споры: Вл. Соловьева со Страховым, как его использовал Константин Леонтьев, — и это все уже неплохо изучено. Есть его сторонники, есть противники, начиная с того же Вл. Соловьева.

Известность Данилевского несомненна, а вот как его увековечить, это вопрос не к историкам философии. У Данилевского было в Крыму имение: неплохо было бы там или поставить памятник, или сделать музей.