Сами представители «креаклитета» явно не будут читать наше мнение о будущем «креативного класса». Им не до этого. Не до повестки «Как вам теперь живется, дети путинской стабильности и медведевской модернизации?» Поэтому буду говорить честно по со своим наблюдениям, а не как профессиональные социологи с цифрами на руках и прочими фокусами.

В России есть два «креативных класса».

Первый – это то, что вписано в ругательство Павлом Пряниковым, то есть те, кто вышел на Болотную и собирался выйти еще. Это широкий «населенческий кластер» из интеллигенции, городской образованной молодежи и потребительски продвинутого среднего класса. У этой группы все просто: есть сверхпривилегированные (я лично знаю только одного такого человека, но говорят их немного больше). Это настолько привилегированные за счет своих связей по ту сторону польской границы и объемов культурного капитала люди, что могут позволить себе сидеть тут и даже более-менее нормально работать.

Есть просто привилегированные. Они уехали после 02/24. Некоторые навсегда – или думают, что навсегда. Некоторые – переждать, но «вернуться в семь часов вечера после войны». Но чаще – чтобы закрыть дела и искать свое место в мире дальше, если оно уже не найдено за последний квартал.

А есть непривилегированные, кто не может уехать. Мало ли почему, но не может. Но хочет. Часть из них, не решившаяся на спонтанный поступок, тщательно планирует отъезд в течение года-двух. На постдок, в Стамбул, в оффшор, в Израиль, в Латинскую Америку… в крайнем случае в деревню. Есть те, кто ушел в монастырь.

Среди них нет никого, кто чувствует себя хорошо. И есть те, кто ест антидепрессанты пачками. Или пьет. И им стыдно, и им страшно. И им часто проще сидеть здесь, и сложнее уехать.

А если под «креативным классом» понимать представителей новой экономики – цифровых предпринимателей, дизайнеров, айтишников, геймовиков, инфоцыган и крафтовиков — этот новый класс производителей услуг и средств их доставки — то здесь все немного иначе. Это публика несколько более молодая, легче переживающая релокацию и эмиграцию, часто низкобюджетный, но World Russian. Им хуже сидеть здесь, прекрасно понимая, что скоро останутся только лагеры и не будет шенгена. Но им проще уехать: найти работу, вывести бизнес, а если нет и 23 лет, то никакой ностальгии гарантированно не будет вообще. Язык они знают (то есть единственный – английский), остальное выучат.

Потребительские санкции пока выглядят немного бутафорски, что-то заменили эрзацем, что-то есть на складах, а что-то завезут контрабандой: за время контрсанкций чему-то научились. Но и «креаклу» понятно, что все только начинается. И главный страх среднего класса – утратить свой потребительский статус – что в США, что в России один и тот же. Люди, которым всегда есть, что терять, кроме родины.

Если вспомнить определение креативного класса, который давал Ричард Флорида своей книге «Креативный класс: люди, которые меняют будущее» (откуда, собственно, этот термин и вошёл сначала в обиход гуманитарных ученых, а потом и в массовую риторику), креативный класс составляют люди, которые становятся маргиналами в тех условиях, в которых живет большинство. Это уже в интерпретации медведевской эпохи стали говорить про креативный класс, ассоциировать с ним модных и успешных.

Изначально креативный класс — это люди, которые не вписываются в стандарты индустриального общества, и вместо того, чтобы подчиняться им или скатиться на обочину жизни и умирать, начинают производить что-то новое и неведомое, и вдруг потом оказывается, что это новое становится проводником в мир будущего.

Можно сказать, что мы оказались в условиях, которые всю нашу страну провоцируют сейчас жить так или иначе по канонам и нормам креативного класса. Чего-то подобного ждут и наши власти, потому что если посмотреть на разговоры про то, что малый бизнес должен накормить и напоить Россию, что люди должны начать получать профессии в IT-секторе и начать зарабатывать. Эти речи мы слышим от первых лиц государства. Если переводить это на язык вульгарной социологии, то это будет значить вхождение в ряды креативного класса.

В общем-то, окружающий нас мир, который сейчас активно маргинализирует Россию, тоже участвует в формировании условий, при которых Россия, как политическое образование, начинает креативить. Мы слышим, что российская нефть начинает плавать по миру под какими-то странными флагами, или Турция, например, смотрит на российское зерно, а старается увидеть в нём украинское, и так далее и тому подобное. Всё, что предполагает появление новых прецедентов, создает условия для креативности. Поэтому в этом плане можно сказать, что Россия подступает и переходит в креативную эпоху.

Только если раньше, в советское время, когда мы жили за железным занавесом, креативила небольшая часть населения и госидеология о них отзывалась отрицательно: «фарцовщики», «ремесленники», «надомники»; то сейчас наоборот: это всячески поощряется, особенно на уровне цифровых профессий или на уровне контактов с ближним зарубежьем. Поэтому, повторюсь, Россия становится креативной средой и сталкивается с потребностью в создании новой, по всей видимости, отчасти даже планетарной креативности.

В этом смысле «Креативная неделя» так или иначе пересекается с теми условиями, которые я описал, но по остаточному принципу. Мероприятие очевидно было запланировано задолго до всех событий и, скорее всего, изначально формировалось в том «сытом» понимании креативности и креативной классовости, о которой я сказал выше. Однако же, что касается разного рода пленарных выступлений, то я не жду там чего-то сверхинтересного и креативного. Все-таки еще было времени адаптироваться к новым условиям.

Но нужно заметить, что сейчас наше чиновничество в своих действиях демонстрирует креативность (например, политика Центробанка очень креативна, как и действия власти на местах: руководство Калининграда тоже проявляет верх креативности), но риторика, политический язык наших чиновников от креативности страшно далеки. Все публичные заявления предсказуемые, шаблонные, поэтому подобные мероприятия обычно проходят по банальному сценарию.

Но всегда есть и неофициальная часть, где люди гораздо откровеннее обмениваются мнениями.

Если мы всерьёз отнесёмся к тому, что нам нужно формировать это креативное поле, то таких мероприятий при участии государства должно быть больше, причём, мне кажется, они должны быть более профильными, менее публичными и заточенными на то, чтобы действительно привлекать людей, которые могут что-то произвести из себя в реальной плоскости.

Надо сделать так, чтобы государство встретилось с креативными людьми, чтобы эти люди его услышали и поверили, и чтобы все это выросло именно в сотрудничество. К этому нужно стремиться, в том числе через мероприятия, подобные Креативной неделе.