Первый санкционный шок прошел и произошла некая адаптация экономики, о чем говорят статистические показатели. При этом нужно понимать влияние ситуации на макростатистику, также  учитывать и военные расходы, расходы оборонно-промышленного комплекса, и все прочее, поэтому получается смазанный эффект.

Стабилизация экономики по формальным признакам есть: снижается инфляция, она будет где-то между 12-13% по итогам года, ВВП будет в интервале 3-4% спада, может быть, лучше, может быть, чуть хуже, но примерно таковым. По реальным же доходам, по заработным платам, мы будем оставаться в отрицательной зоне.

Общее потребление будет ниже прошлогоднего. По маю-июню оно падало на 7% год к году. Июльские данные пока еще неизвестны, но я думаю, что по итогам года до 4-5% уйдет вниз, хотя действительно потребительский спрос (и в этом вице-премьер РФ Андрей Белоусов прав) восстанавливается.

Период, который сейчас мы переживаем, многие аналитики называют постшоковой стабилизацией. Отчасти это действительно так, потому что показатели прекратили резкое снижение и плавно замирают на определенном плато.

Мы не падаем ниже, но, по большому счету, и не отталкиваемся.

Это означает, что у нас впереди гораздо более сложный период — 2023 год. Внешние условия будут заметно хуже: нельзя исключать, что ситуация в экономике Еврозоны не закончится рецессией в конце года, и ее спад потянет за собой другие развитые экономики, добавит торможение Китаю. Как справедливо предсказывает один из альтернативных сценариев Центрального банка, — возможна ситуация глобального кризиса, сопоставимого с 2007-2008 годами. То есть продолжение экономического спада как минимум в течение еще одного года.

Но даже если этого не случится и будет продолжаться ситуация глобальной стагфляции (когда есть инфляция и незначительный спад или околонулевой рост) в ведущих экономиках, за исключением Китая, который может расти порядка 3—4% в год, то это не локомотив мирового хозяйства. В такой ситуации достаточно высоки риски получить продолжение спада экономики на целый 2023 год. И только к его концу мы начнем выходить на позитивные квартальные показатели в целом.

Мы действительно вступаем в этап непростой структурной перестройки, которую по большому счету последний раз переживали в 1990-е годы. Меняться будет очень многое: перераспределение капитала и рабочей силы между отраслями, и пока еще не вполне понятные эффекты перестройки занятости.

Мы как минимум сталкиваемся с явлением структурной безработицы. Это дает ее прирост примерно по минимальным, но достаточно обоснованным оценкам, к нынешнему 3,9 от 1 до 1,5 процентных пунктов. Структурная безработица, к сожалению, остается устойчивой в горизонте 2-3 лет. И пока никаких адекватных решений проблемы, механизмов и инструментов мы не видим: размышлений много, но реальных решений нет.

Если потребность в обучении, переквалификации, получении дополнительного образования рабочей силы в год будет составлять около 1-1,5 млн человек, с учетом того, что сейчас число вакансий несколько сократилось, на 300 тыс. за лето, но тем не менее, остается высоким. Официально зарегистрированная безработица опережает в 1,5-2 раза. Но если эти вакансии не заполняются, значит уже есть потребность ликвидировать квалификационные разрывы требований, которые предъявляют рабочие места, в том числе, и новые, из тех навыков квалификации, которые есть в наличной рабочей силе. Потребность трудоустройства - примерно 1,5 млн в год, а максимальные мощности всех ресурсов, которые может сейчас предоставить Минтруд, — до 300 тыс., то есть даже не половина необходимого объема. Этот риск уже тянет за собой и реальные доходы, реальные зарплаты, и все прочее.

Мы еще не выработали в целом адекватной модели экономической политики, которая могла бы сопровождать экономическую динамику, поддерживать ее, стимулировать в этих новых условиях. Мы начинаем играть в другую игру и пока еще учим правила, как себя в ней ощущать, вести и тем более рассчитывать на успех. Это главный риск так называемого постшокового периода, который означает, что мы останемся на плато спада. Но отрываться от него и устойчиво расти вверх начнем к 2024 году.

2023 год — это год адаптации, но уже не к санкционному шоку, санкционному давлению, потому что оно тоже начнет давать свои структурные эффекты позже.

Еще не включились механизмы импортозамещения. Перераспределение торговых потоков с Запада на Восток отразится на ухудшении показателей платежного внешнеторгового баланса: импорт будет дороже, а экспорта будет меньше. Опять-таки, экспорт дорожает, потому что его надо довезти, а это другие условия.

В совокупности все это дает ощущение, что нужно выработать внятную ясную структурную повестку, причем объяснить ее не только между собой в правительстве, администрации президента и ЦБ, а объяснить ее бизнесу и населению: такие-то процессы начинаются, у них будут очень непростые неоднозначные последствия, в том числе и социальные. У нас есть такие-то и такие-то возможности, и делать будем так.

Давайте советоваться с бизнесом, гражданским обществом, что можно сделать, чтобы оптимизировать потери, которые обязательно будут. Это очень важно.

Нужна структурная политика, потому что во всей триаде регулятивных мер, которая состоит из монетарной и денежно-кредитной политики, налогово-бюджетной и структурных мер, мы переходим к необходимости того, чтобы признать приоритеты в главе со структурно-политическими мерами. Что влечет за собой изменение условий ведения бизнеса, который подталкивает частный бизнес к инвестициям.

Успешность мер по реализации нашей структурной повестки, которую нам еще нужно сформировать в полном объеме, можно смотреть по динамике инвестиций. Пока по прогнозам 2023 год — это спад. Оживление пойдет в 2024 году.

Важно иметь в виду «золотое ощущение»: если вы хотите прироста инвестиций, он должен опережать примерно вдвое прирост валового внутреннего продукта. Если вы хотите иметь темп роста ВВП для устойчивого выполнения социальных обязательств государством и выхода на положительные значения реальных заработных доходов в 3%, тогда инвестиции должны расти как минимум на 4-5% в год, а лучше на 6%.

Осень мы переживем относительно спокойно.

Есть определенная нервозность в связи с неопределенностью ситуации глобальной экономики. Если Европа попадает в рецессию и снижает свой спрос на товары китайского экспорта, то Китай дополнительно начинает проседать, и ему не нужны такие объемы наших энергоносителей, какие нужны европейцам. Что сверх того можно поставлять в Китай — это большой вопрос. Во все остальные страны, конечно, мы будем наращивать экспорт, но это пока несопоставимо с эффектом от экспорта в Китай, который мы сейчас имеем.

Буквально на днях вышло два официальных экономических прогноза, правда, сильно не совпадающих друг с другом. Под первым я имею в виду прогноз Центрального банка, под вторым же – прогноз, с которым выступил первый вице-премьер РФ Андрей Белоусов. Второй излучал оптимизм, если, конечно, оптимизмом можно считать предсказанное падение ВВП где-то на 3 процента.

Центральный банк был более пессимистичным. У ЦБ три сценария развития экономической ситуации, но даже в хорошем – спад ВВП где-то на 5% и продолжения падения в следующем году не избежать. При наиболее пессимистическом сценарии ЦБ считает, что в следующем году падение тоже будет достаточно глубоким. Очень скромный рост в 1% начнется только в 2025 году.

Лично мне такой прогноз кажется более вероятным, чем оптимистические прогнозы, потому что не очень понятно, за счет чего, собственно, будет идти активный экономический рост. Его, кстати, практически и не было с 2012 года: с кризиса 2008 года средние темпы роста составили 1%. То есть, тут мы сильно отстаем от развитых стран.

Я думаю, что как раз спад экономического развития во второй половине 2022 года очень усилится, потому что сейчас он только начался. В итоге, мы получим минус 3-5% ВВП, и этого невозможно избежать.