Обычно сторонники изоляции России от западных наукометрических систем опираются на несколько аргументов. Первый заключается в том, что, вынося за пределы страны инструмент оценки научных результатов, мы теряем суверенитет. И правда, статус ученого в таком случае определяется не национальными институтами, а международным сообществом его коллег по дисциплине, причем нельзя полностью исключить, что на этот процесс будут оказывать влияние и какие-то политические факторы. Например, демонизация России на Западе будет вынуждать западных ученых меньше цитировать российских коллег. Тут еще вспоминают о том, что существующие на Западе предубеждения в отношении России могут заставлять российских ученых подгонять их выводы под эти предубеждения – чтобы приняли статью – и тем самым укреплять их.

Другой аргумент касается возможного искажения повестки российских исследователей: стремясь опубликоваться в международных журналах, они будут работать по темам и в рамках теорий, которые пользуются популярностью среди их коллег на Западе, и пренебрегать вопросами, актуальными для России, а то и вовсе отказываться от плодотворных направлений работы, которые не сулят быстрой отдачи в виде публикаций. Как правило, тут поминают гендерные исследования, которые действительно на подъеме, отчасти, в силу того, что ими интересуются крупнейшие американские университеты. Хотя, заметим, отвергать гендерную тематику только на основании того, что она гендерная, едва ли разумно.

Кроме того, говорят, что при публикациях в международных журналах на Запад утекают российские научные достижения. И о порче самих индексов: найдено много способов обманывать их, искусственно завышая показатели журнала, автора или статьи («радость взаимного цитирования» - самый из них безобидный). Поэтому считается, что приоритет международных публикаций ведет к тому, что сфера производства идей переходит на английский в ущерб русскому.

С утечкой достижений на Запад разобраться проще всего. Действительно чувствительная информация добывается в прикладных исследованиях и охраняется государственной и коммерческой тайной. Если что-то важное попадет в открытую академическую печать, заинтересованные лица потратятся на перевод, причем их точно не остановит, что статья опубликована на русском языке в журнале, не входящем в индексы Scopus или WoS. Если кого-то не видите вы, это не значит, что он не видит вас. То, что публикуется в научных журналах, по определению открыто для всех. Английский язык здесь полезен просто тем, что открывает автору большую, действительно международную, аудиторию.

Уйдет ли то, что опубликовано на английском, из русской сферы производства идей? Это зависит от готовности отечественных интеллектуалов читать на английском. А еще от того, насколько велика будет эта сфера. Да, есть множество тем, которые не будут интересны зарубежной аудитории и о которых будут писать только на русском. Но должен быть сохранен обмен между наукой национальной и наукой мировой, тематикой внутренней и тематикой международной. Такой обмен дает шанс «узким» темам попасть в поле зрения мировой науки и теоретически обогащает национальную науку. А обмен возможен, только если в стране есть исследователи, рутинно публикующиеся в международных изданиях и включенные в международную академическую дискуссию.

Качество индексов и риск манипуляций показателями сопровождают любую систему оценки. В тот момент, когда какой-либо рейтинг становится основой для принятия решений по финансированию, он подвергается угрозе фальсификации. Доля эта не миновала даже известный “Doing Business” Всемирного банка. Выход – в совершенствовании механизмов оценки, ее прозрачности и в сопоставлении данных различных индексов, но не в отказе от них. На самом деле, российские корпорации едва ли полностью откажутся от западной системы кредитных рейтингов, хотя власти и заботятся о том, чтобы в стране работали российские рейтинговые агентства.

Зависимость от западных теорий и западной академической моды - это самый серьезный аргумент. Но в том, что касается общественных наук, такая зависимость, похоже, сейчас неизбежна. Это наследие советского марксизма, который почти убил теоретический поиск в общественных науках на русском языке. Признанные в мире национальные теоретические школы - это долго и дорого: нужны крупные и долгосрочные исследовательские проекты, в которые вовлечены многие исследователи, нужна академическая инфраструктура в виде фондов, издательств, журналов, которые читают не только в стране, но и за рубежом. Американское лидерство в социальных теориях (ведь даже знаменитые французы пришли в мировую науку в английских переводах, причем некоторые блестящие американские академические карьеры были сделаны именно на таких переводах) – это функция богатейших американских университетов, собравших прекрасных европейских профессоров в предвоенные и первые послевоенные десятилетия, да и продолжающие их собирать. Готовы ли, кстати, мы сделать что-нибудь подобное?

На самом деле, если смотреть на крупнейшие международные журналы, Россия остается молчаливой страной. Исследователи из других стран пишут о ней больше, чем ее собственные ученые. Тут есть сильный контраст с Китаем. Внешнюю политику Пекина объясняют мировой академической аудитории китайские авторы, внешнюю политику России – кто угодно, но русские чуть ли не меньше всех. А российский подход к проблемам мировой политики доносится не только заявлениями МИДа, но и трудами российских исследователей.

Что же касается предрассудков в отношении авторов из России – это лишь повод писать более качественные, то есть более убедительные, статьи и укреплять национальные журналы. Сейчас опубликоваться в международных изданиях, нам, возможно, труднее, чем другим, но тем более влиятельными станут наши авторы, когда рано или поздно предрассудки уйдут.

Я высказываю своё мнение, прежде всего, как директор научной библиотеки ВГУ. Один из ее отделов - Информационно-библиографический - занимается как раз работой по составлению российского индекса научного цитирования (РИНЦ), обрабатывает огромный массив данных, которые идут со всех факультетов Воронежского Государственного Университета – одного из крупнейших в стране, входящего в топ-25 по суммарным наукометрическим показателям. Вопрос наукометрии я знаю не со стороны, а непосредственно сам вовлечен в этот процесс. К тому же я знаком с проблемой и как ученый и преподаватель.

Я не буду касаться естественнонаучных дисциплин, физики, химии, математики и т.п. На мой взгляд, то в этом случае абсолютно уместно как использование российской наукометрии (системы РИНЦ), так и международных рейтингов. Связано это с универсалистским космополитическим характером данных дисциплин. Математика внятна в любой точке земного шара, там, где существуют точные науки.

Что же касается гуманитарных наук, таких как история, философия, филология, которые ориентированы на русскую историю и культуру, то здесь возникают определенные вопросы. Я убежден, что в случае гуманитариев погоня за публикациями в Scopus или Web of Science носит абсолютно имитационный характер. Эти рейтинги лишь в малой степени отражают реальный вклад в изучение тех процессов и явлений, которые связаны с российской реальностью, ее историей и культурой.

Гораздо объективнее вклад ученых-гуманитариев в развитие науки отображает система РИНЦ. Формальные показатели – количество публикаций, количество ссылок, индекс Хирша – достаточно точно рисуют картину на гуманитарных факультетах. Безусловно, те, кто в наибольшей степени являются авторитетами в тех или иных научных гуманитарных дисциплинах, те, у кого есть реальные научные заслуги, как правило, оказываются в верхних строчках российских рейтингов, хотя и бывают исключения. И, как правило, люди, которые не имеют ни научных, ни преподавательских заслуг занимают нижние строчки таких рейтингов. Эта система в данном случае работает. Ее эффективность не стопроцентная, бывают исключения из правила, но в целом, на 98% она верна.

Для гуманитариев международные рейтинги или вовсе не подходят или подходят лишь частично. Западные рейтинги слабо учитывают специфику гуманитарного знания в России, например, специфику изучения российской истории, философии или филологии. Они заточены на западноевропейский и американский контент. Их издания и экспертное сообщество в слабой мере интересуется этой тематикой, поэтому русские историки, философы и филологи обречены в этих системах быть аутсайдерами. Это не потому, что они не компетентны или их работы некачественны, просто они не в этом экспертном поле. Они ему мало интересны, они не востребованы и маргинальны по определению. Если там и интересуются российской гуманитарной тематикой, то она слишком специфична.