Уехавшая от военных действий молодежь, творческая и техническая интеллигенция, представители малого и среднего бизнеса, самозанятые, имеют право на собственную гражданскую позицию. Отличную от мейнстрима. Они не предатели, они либо идейные пацифисты, либо просто прагматики.

Уезжают люди образованные, которые умеют зарабатывать, самостоятельные и самодостаточные. Это преимущественно граждане ниже среднего возраста и молодые, кто-то семьями с маленькими детьми. Вполне успешные и обеспеченные в прошлой жизни. Это тот самый средний класс, о роли которого так много говорили когда-то. Открытые новому, они при необходимости вполне могут интегрироваться в страны своей временной локации. Просто не вернутся обратно.

Надо ли их оскорблять, запугивать? Нет! Потеряет ли без них Россия? Однозначно! Зато приобретут страны их нового пребывания. Они уезжали на время. Не надо выталкивать их навсегда. Как им в большинстве случаев представляется, — у них есть возможность вернуться. Репрессии лишат их мотивации к возвращению, перекроют эту возможность.

Не стоит делать из них эмигрантов. Наоборот, надо звать их обратно, пусть и по окончании СВО. В основной своей массе люди предприимчивые, они быстро сориентируются в новых странах, станут новыми экономическими субъектами и налогоплательщиками других государств. Оно нам надо? Не оттолкнуть бы этих людей окончательно.

Ускорить их возвращение угрозами репрессий — путь в тупик. Отдать их за просто так другим странам было бы непредусмотрительно и вредно.

Поэтому я плохо отношусь к кампании запугивания релокантов. К угрозам ввести репрессивные меры, как к риторике отдельных политиков, можно отнестись с пониманием, но нельзя отнестись с пониманием к этому, как к политике государства. Даже не по моральным, а по вполне меркантильным соображениям не надо перегибать, — если, конечно, думать о будущем.

Для развития страны нужны квалифицированные специалисты, каждый ценен. А их взгляды — это их личное дело. Это как минимум. А, вообще, меньшинство тоже должно иметь и право голоса, и представительство.

Фронтальные репрессивные меры, на мой взгляд, не нужны. Но нужна справедливость, и она состояла бы в обеспечении приоритета за теми, кто остается в России и с Россией.

Это может касаться двух сфер.

Первая - налогообложение. Важно, как минимум, чтобы реальный налоговый режим новых эмигрантов не был более благоприятным, чем для тех, кто работает на те же компании, находясь в стране. Как это, скажем, в какой-то момент сложилось для работодателей мигрантов: с точки зрения режима налогообложения, выгоднее труд мигрантов, чем граждан страны. Говорю - как минимум, потому что, в идеале, этот налоговый режим должен быть стимулирующим к тому, чтобы люди возвращались и работали из страны, если они работают в российских компаниях. 

Налоговая система – это, в том числе, система стимулов; помимо фискальной, она выполняет функцию по формированию системы стимулов, но не карательную функцию. Не нужно использовать систему не по назначению.

Другой блок вопросов – это карьера, работа, доступ к публичным должностям и ресурсам. Здесь, мне кажется, не может быть однозначного директивного и безоговорочного запрета, но вполне уместна, скажем так, презумпция недоверия. Это особый режим проверок при поступлении на работу в государственный или государственно-корпоративный сектор, при заявках на гранты и меры поддержки, особый режим декларирования своей миграционной истории при замещении публичных должностей и так далее. В общем, как отдельный пункт в анкете человека, эта вещь должна появиться. 

И это требует не только законодательных настроек, но настройки общественных институтов в широком смысле. Люди могут и должны обращать на это внимание, могут и должны об этом спрашивать, если человек претендует на какие-то общественно значимые позиции и ресурсы. Я не говорю, что вердикт всегда должен быть осуждающим. Но вопросы более чем уместны, они должны задаваться, в том числе, официально и с официальными последствиями. 

Пожалуй, именно таким мне кажется правильный моральный баланс в данном случае. Отъезд из страны в 22 году - это поступок, который вызывает вопросы.

Дискуссия о том, как российское общество и российское государство должны относиться к тем, кто уехал в трудный для страны период, является совершенно нормальной. Это норма для открытого демократического общества, которым является Россия. Такого рода дискуссия, например, невозможна на Украине, где установлена марионеточная оккупационная диктатура.

Большинство граждан страны сейчас согласны с тем, что это совершенно аморально и недопустимо, чтобы те люди, которые публично поддерживают врага России, публично поддерживают русофобский террористический марионеточный киевский режим, могли получать деньги из России, от российского бюджета, от российского рынка. Это уже консолидированная позиция, и она должна в кратчайшие сроки быть реализована российскими властями.

В то же время, эта жесткая позиция касается только меньшинства граждан, кто публично выразил поддержку чудовищных преступлений против России и русского народа. В отношении же 99% граждан, которые уехали, просто потому что испугались жесткой позиции большинства населения и работают сейчас на удаленке, есть некое сочетание сожаления, жалости, неприятия, но нет чувства мести в отношении них.

Та дискуссия, которая сейчас идет по поводу повышения налогов в отношении вообще всех тех, кто уехал в период СВО, немного странная. Ведь налоги идут на здравоохранение, на систему транспорта, а те, кто уехал, ни российским здравоохранением, ни системой транспорта не пользуются. Поэтому было бы странно повышать налоги на них.

Еще один момент связан с решением, что те, кто публично поддержал чудовищные преступления врагов России, должен быть отрезан от источников дохода в нашей стране. Но что считать публичной поддержкой и каков будет этот механизм? Очевидно, что если таковыми поддерживающими считать только тех, кто в средствах массовой информации говорил о своей позиции, то речь идет о нескольких тысячах человек, может быть, даже нескольких сотнях. Если речь идет о том, кто поддержал в социальных сетях в своих постах или даже в комментариях к чужим постам, то речь, видимо, может идти уже не о нескольких сотнях, а о нескольких десятках тысяч человек. Разница в сотни раз.

И кто-то же должен иметь легитимное право решать, что человек поддержал или не поддержал. Ведь большое количество людей концентрировались не столько на поддержке киевского террористического режима, сколько на критике действий российских властей и российской политической системы. Где эта грань? Ее найти не так легко.

Есть несколько вопросов, которые должны быть решены. Но есть вещи, которые уже фактически решены общественным мнением, и теперь должно быть исполнение этой воли общественного мнения российскими властями.

С одной стороны, есть очень небольшая группа людей, которые публично в СМИ поддерживают преступления киевского русофобского режима, они не должны получать ни деньги из российского бюджета, ни деньги с российского рынка.

С другой стороны, в отношении больших групп людей, что в страхе, схватив детей, бежали из России, потому что очень боятся, не надо спешить вводить какие-то репрессии.

России надо покончить с порочной исторической практикой разбрасываться людьми. Наша страна в ХХ столетии понесла огромные невосполнимые потери из-за массовых и «точечных» политических репрессий. Помню, как в 1990-е годы возвращали домой изгнанных талантливых людей, восстанавливали отобранное гражданство, отдавали изъятые квартиры. Казалось, это последний подобный опыт. Сейчас важно не заходить на очередной круг, остановиться в репрессивном раже.  По разным причинам уехавшие из России должны оставаться в поле ее позитивного притяжения. Многие вернутся или станут конструктивной диаспорой.

Любые критические высказывания – это не повод для преследования. Только практические действия по нанесению прямого ущерба стране могут караться, да и то в судебном порядке. Государство российское, становясь бездумно и рефлекторно репрессивным, лишается перспективы развития. Не надо становиться на этот порочный путь, уже испытанный и преодоленный.

Введение каких-либо легальных санкций возможно только при явном ущемлении государственных и общественных интересов. Сам по себе отъезд за границу является конституционным правом и предусмотрен нормами закона Российской Федерации «О выезде», поэтому факт выезда не является нарушением государственных общественных интересов.

Тем не менее, этот факт может быть предметом морального обсуждения и осуждения, однако, и это еще не основание для введения легальных санкций. Легальные санкции возможны тогда, когда выезд сопровождается действием, в том числе, в форме высказывания, нарушающего общественные и государственные интересы. Такие действия уже предусмотрены существующим законодательством, в том числе, санкциями за дискредитацию Вооруженных сил, распространение ложной информации и так далее.

С моей точки зрения, действующих легальных санкций уже вполне достаточно. Я хотел бы еще добавить, что сами призывы к введению подобного рода санкций за факт выезда являются, мягко говоря, дискуссионным вопросом. Это вызывает озабоченность людей, в том числе, колеблющихся по отношению к специальной военной операции. Я об этом писал неоднократно и высказывался на сайте «PublicO» за сохранение общественного консенсуса, включающее отказ от внесения дискуссионных проблем.

Вызывать раскол среди людей, которые принадлежат к этому самому «донбасскому консенсусу», является очень контрпродуктивным. Забота о сохранении «донбасского консенсуса», наоборот, важнейшая задача и предмет совместных усилий и государства, и общества.

Хотел бы обратить внимание тех, кто выступает с этой точки зрения, что они просто откликаются на очень важные ожидания наших врагов, для которых разрушение «донбасского консенсуса» является первоочередной задачей. Без этого разрушения никаких шансов победить Россию нет. Когда государство и общество объединены общим консенсусом и общими ценностными, нравственными устремлениями, тогда, как показывает исторический опыт, наша страна непобедима.