Иван Грозный, несомненно, нуждается во взвешенном отношении, не сводящем его к карикатурному образу тирана, созданному западной и западнической публицистикой. Это был выдающийся государь, в полувековое царствование которого Россия превратилась в глобальную историческую силу.

Однако историческая справедливость в отношении Ивана Грозного не может восстанавливаться с помощью параисторических манипуляций и ревизионизма в духе пресловутой «фоменковщины». Между тем попытки отрицать убийство святителя митрополита Филиппа или, другая популярная тема, косвенную, причастность царя к смерти его сына Ивана (телесные повреждения, повлекшие по неосторожности смерть потерпевшего, как определяет это наш УК) являют собой типичный пример параистории. Это сектантская литература, которую распространяют сторонники канонизации Ивана Грозного.

Никакой «альтернативной версии» на самом деле не существует. Для неё попросту нет оснований в исторических источниках, где говорится либо об убийстве святителя Малютой, либо не говорится ничего. Нет альтернативы, есть облыжное отрицание источников, прежде всего жития митрополита Филиппа.

Церковная традиция со всей определенностью говорит об убиении святителя, увещевавшего царя унять опричный террор и беззакония. Причем убиении не царем, а Малютой Скуратовым. И в приступе ревизионизма пытаются оправдать не самого царя, а именно опричного палача. Чрезвычайно жаль, что среди представителей Церкви не нашлось ни одного «мальчика Никанора», который бы четко и прямо указал президенту на его ошибку. Вместо этого послышался какой-то невнятный лепет про «возможность исправления жития». И это молчание – самое опасное в данной ситуации. Нам не хватает того самого духа, который побуждал святителя Филиппа, рискуя жизнью, кротко увещевать царя, напоминая о Божией правде.

Зачем защитникам Ивана Грозного понадобилось любой ценой оправдывать еще и Малюту и вводить президента в заблуждение мифами о существовании «альтернативных версий» - непонятно. Хотя психологический контекст подобных теорий, конечно, объясним. В последние десятилетия у нас существует мощная публицистическая струя по оправданию тех исторических явлений, которые западническая публицистика клеймила как «извечную русскую тиранию». Иван Грозный оказывается в этой логике предтечей Сталина, причем и тот и другой тираны навязываются и либералами и квазиконсерваторами как представители «нормативной» модели русской государственности.

Вместо того, чтобы указать, что опричнина Ивана Грозного была ненормальным, иррегулярным явлением относительно России XV-XVII вв. (эту ненормальность замечательно показал Михаил Кром в книге «Рождение государства») в ней видят едва ли не высшее достижение русской истории этой эпохи. И в этом заключен огромный риск – вместо того, чтобы искать в русской истории модели мирного развития, апологизируют жестокую и неэффективную чрезвычайщину.

Достижения Ивана Грозного видят не в том, что он взял Казань и Астрахань, поставив под контроль России Поволжье, продвинул русскую власть в Сибирь, боролся за Балтику и реконкисту Белоруссии, дал отпор крымско-татарским набегам, установил прочные экономические связи с Западной Европой, не в том, что он заложил основы правового государства в России своим Судебником и реформой местного самоуправления (до демократичности которой нам далеко и сегодня), а именно в его жестоких иррегулярных мероприятиях, в которых он сам каялся в последние годы жизни.

Вместо и вместе с легитимацией суверенного государства пытаются легитимизировать чрезвычайщину (отсюда, кстати, и попытки вернуть на Лубянку «Железного Феликса» в основе которых именно отождествление террористической чрезвычайки с сильным государством как таковым). Власти никак не удается разорвать созданное большевиками порочное отождествление государства и «чека». От того, получится ли это сделать, сможем ли мы утвердить принцип сильного государства, но при этом государства не террористического, не одержимого чрезвычайщиной, зависит наше будущее.

Утешает только одно, пока что параистория отрицает убийство святого митрополита опричником. По-настоящему страшно станет тогда, когда нам начнут рассказывать, что митрополита Филиппа убили «за дело».