Советская литература в школьной программе есть, это классика. Если говорить о словах президента Путина об этом, то думаю, что речь идет о новом формате отношения к курсу литературы для школьников.

Этот курс в значительной мере претерпел изменения с точки зрения содержания по сравнению с тем, чтобы было в советское время. Дело в том, что федеральные стандарты не регулируют содержание: учитель волен выбирать, что дети будут читать, а что они могут прочитать в факультативном порядке. Канон в отношении произведений классической русской литературы XIX века — Толстой, Гоголь, Достоевский, Пушкин — более-менее устоялся, причем устоялся еще в досоветский период. В отношении советской литературы — в последние десятилетия советской власти, до распада СССР, и радикальных реформ такого не наблюдается.

Сейчас советские писатели в программе присутствуют, но произошла некоторая их ревизия. Особенно это коснулось таких авторов, как М.А. Шолохов: «Тихий Дон» в программе есть, а «Поднятую целину» убрали, вывели в факультатив. Или, например, «потеряли» фадеевскую «Молодую гвардию», которая в принципе имеет аудиторию юношества, молодежь, ребят старших классов, то есть практически ровесников в организации подпольщиков Краснодона. Этого произведения в числе обязательных для изучения курса литературы не оказалось. Или, например, текст «Сын полка» Валентина Катаева, который ориентирован на младших школьников. Это блестящая повесть, направленная на понимание того, что такое судьба совсем маленького человека в горниле войны.

Произошло некое расслоение, утрата целостного представления о том, что такое советская литература.

Существовал определенный крен в сторону произведений новых классиков или возрожденных классиков: Солженицын, Гроссман, Рыбаков в значительной степени заместили то, что было ранее.

Как такой поворот будет регулироваться? Это большой вопрос, потому что, повторюсь, федеральный стандарт в большей степени отнесен к общим навыкам, компетенциям школьников, необходимости сформировать у них целостное представление о литературе, развитии стилей, направлений, отдельных исторических этапов, литературного творчества и авторов. Что касается подбора самих книг и авторов — это вопрос, зачастую остающийся на личное решение учителя, школы, педагогического коллектива.

Я сам, как преподаватель в университете, сталкиваюсь с ребятами, которые вроде бы читали того же Шолохова, но «Поднятая целина» для них неведома, хотя немного знают о «Тихом Доне». И уже совсем плохо со знанием, например, «Судьбы человека» — блестящие и повесть, и экранизация с Сергеем Бондарчуком в главной роли.

Само понимание «культурный канон» отнесено не только к советским писателям, но и к конкретным произведениям.

Есть еще одна проблема, очень важная и серьезная. Школьный курс литературы, как и некоторые другие, раздваивается: у нас есть основной школьный курс, общеобязательный, а есть продвинутая литература, профильный курс. Мы тем самым уже задаем разную планку, разный уровень в освоении материала. Соответственно, мировоззренческие ориентиры и даже эстетическое развитие будут различны. Это проблема не только литературы: такая же ситуация существует по ряду других курсов «базовый/профильный».

Если в отношении математики или физики это может быть отчасти оправдано (ориентация на гуманитария или человека с математическим, естественно-научным мышлением), то такие базовые вещи, как история страны, ее география, родная литература, родной язык, — сложно вот так разъединять и задавать «двоичный код» подхода в общем образовании.

Проблема намного сложнее, чем просто возвращение имен или произведений. Ситуацию стоит рассматривать шире, в целостном контексте того, что происходит в школе, в общем образовании, в процессе социализации ребят. Есть, к сожалению, проблема разрыва этого самого культурного канона, частью которого является советская литература, в том числе. Тут проблема в разных измерениях. Да, есть утраты.

«Вылетел», допустим, роман «Молодая гвардия», и сейчас уже «Молодая гвардия» в сознании ребят и многих уже студентов в большей степени ассоциируется с филиалом «Единой России», мини-партией власти. Но поколение их родителей, которые учились в советской школе, прекрасно помнили, что герои Краснодона — это не политическая риторика современности, а образ серьезных ребят, защитников, подпольщиков. Это просто «знание/незнание»: книгу исключили, и всё.

Или, опять же, упомянутый «Сын полка». Я сталкиваюсь с тем, что, когда ребятам начального и даже среднего школьного возраста говоришь, что дети участвовали в ВОВ, что есть пионеры-герои, конкретные люди, чьи имена закреплены в памяти, это орденоносцы — Леня Голиков, Зина Портнова, Лиза Чайкина, то они спрашивают, а как это, разве дети могут воевать? Разве такое бывает, что дети воевали с гранатами, с автоматом? Ушли вместе с пионерией и соответствующие рассказы, брошюрки о пионерах-героях и подготовка, связанная с общесоциальными навыками в рамках пионерской организации. Сейчас этого не делается.

В катаевском «Сыне полка» герой – Ваня Солнцев, мальчик, который стал разведчиком, артиллеристом. Полк его усыновил, и он прошагал всю войну, стал достойным человеком, суворовцем, орденоносцем. Как это объяснить восьми-десятилетнему мальчику или девочке без наличия в школьной программе соответствующего произведения? В советское время были двоечники: книгу не читали, но в кино-то ходили все. Поэтому «Повесть о настоящем человеке» Бориса Полевого кто-то прочтет, а кто-то посмотрит художественный фильм и, по крайней мере, будет знать, кто такой Алексей Маресьев, реальный человек.

Сейчас произошел разрыв этого пространства символов, фигур в значительной степени. Мы чувствуем это даже на наших примерах: студенты ведущих московских вузов – хорошие ребята, но у них не было очень значимого опыта освоения таких произведений, если семья им не озаботилась.

Мне кажется, что это серьезный разговор, который требует не простого решения вернуть всю советскую литературу. Нужна работа с преподавателями, педагогами. Поколение тех, кто вырос на этой новой литературе, уже сами педагоги, которые не знают этот пласт, либо знают очень слабо. Это вопрос широкий, серьезный, конечно же, политический, но может быть отнесен и к общекультурному контексту.