Мне кажется, что вопрос, может быть, не совсем точно поставлен. Потому что, с одной стороны, в православии не может быть какого-нибудь единого мирового центра, как, например, Рим в католицизме. Может быть, отчасти Константинопольский Патриарх на это претендует, но единого центра православия нет и эти претензии вполне обоснованно оспариваются.

С другой стороны, Русская Церковь безусловно является одним из крупнейших центров мирового православия, и трудно себе представить, что она перестанет им быть. Об этом говорит вся ее история, богословские школы и просто огромное количество верующих, ее моральный авторитет, во многом основанный на подвиге новомучеников советской эпохи. Можно, конечно, рассуждать о качестве и неоднородности этих верующих, но это уже опять-таки второстепенная вещь. Регулярно практикующие, причащающиеся везде составляют среди верующих довольно незначительное меньшинство. При этом существуют авторитетные богословские школы, существуют люди, которые пытаются осмыслить христианскую жизнь в современных условиях, на высоком уровне делают богословскую науку. В этом смысле Русская Церковь является одним из центров мирового православия и не может перестать им быть.

При этом, мне кажется, более важный вопрос о том, какие тенденции здесь возможны: увеличение роста этого влияния или наоборот его уменьшение или падение, каково качество этой веры и её конвертация в дела. Относительно этих вещей действительно могут быть колебания и вопросы. Здесь есть некоторые тенденции, которые с моей точки зрения являются достаточно тревожными, хотя они во многом исторически определены. Мне кажется, что в ближайшей перспективе, скорее всего, мы будем видеть некоторое снижение этого влияния, если, конечно, не удастся что-то тут изменить.

Истоки этих проблем коренятся главным образом в советском периоде. Казалось бы, прошло уже больше 30 лет с тех времён, но какие-то факторы действия той катастрофы, которая постигла русскую церковь: страшных гонений, давления мощного государственного аппарата, к сожалению, продолжает сказываться. Немалую роль сыграли и первые постсоветские годы, которые для многих людей оказались очень трудными как в материальном, так и в моральном плане.

Здесь есть две фундаментальные вещи. Первое — это большая степень архаизации сознания верующих, связанная с физическим уничтожением или изгнанием наиболее активных верующих, религиозных мыслителей, церковных иерархов. Качество веры в советское время очень существенно падало, христианское сознание сильно архаизировалось. Это выражается в апокалиптических настроениях, высоком уровне фундаментализма в церковном сознании, в странных идеях типа «царебожничества», процветании конспирологии, априорном недоверии к любым изменениям — все это может быть более распространено и более влиятельно, чем нам видится. Казалось бы, это какая-то, как говорят некоторые исследователи, «околохрамовая среда», но в действительности она мне кажется более влиятельной. Это негативно сказывается на авторитете церкви в обществе и в международном сообществе, на ее способности к интеллектуальной работе с современными вызовами.

Второй негативный для церкви момент, тоже восходящий к советским временам, — это высокая степень зависимости от государства, от той повестки, которую задаёт государство, это поддержка тех действий, которые осуществляет государство, иногда чрезвычайно рискованных с христианской точки зрения. Прежде всего, это касается украинских событий.

Мне кажется, если бы мы занимали здесь какую-то более дистанцированную, более миротворческую позицию — а Церкви органически присуща миротворческая позиция (за каждой Литургией мы молимся о мире всего мира), — то, конечно, авторитет Церкви в мировом православном сообществе и в мире вообще был бы гораздо выше. Это бы позволило совершенно по-другому посмотреть на всё происходящее, осмыслить этот мировой кризис с христианских позиций.