Бурная дискуссия развернулась вокруг спора сенатора Клишаса и философа Дугина. Точнее, вокруг предложения Дугина ужесточить политическую цензуру и политические репрессии. При этом как философ он абсолютно справедливо замечает, что не существует политических систем без цензуры и политических репрессий. И вопрос заключается не в том, будут они или нет (они есть в каждой политической системе), но нужно ли сейчас увеличивать обороты цензуры и репрессий? В какой мере их надо увеличивать и для каких целей? В каком направлении они должны работать?

Предложение Дугина вызвало огромный страх многих людей. Этот страх выразился в прямом вопросе президенту со стороны одного из самых известных журналистов «Коммерсанта» Андрея Колесникова: не будет у нас нового 1937 года? Или, может быть, он уже наступил, этот 1937?

Страх политических репрессий есть. Но Дугин отвечает, что мы оказались в ситуации противостояния с Западом, а на Западе происходит резкое нарастание политических репрессий и политической цензуры на один, а то и на два порядка!

В отличие от Дугина, я считаю, что мы  сражаемся на два фронта. Первый фронт — это цивилизационная конкуренция и гибридная война с Западом. Второй — это прямой конфликт с украинским режимом. При этом украинский режим —современный политтехнологический тоталитаризм в том смысле, что создан военными политтехнологами США и Британии. Они сформировали искусственный политтехнологический фашизм.

Но мировая история показывает, что в военных противостояниях демократии (которой без сомнения является Россия по сравнению с современной Украиной) проигрывают тоталитарным режимам. Так, демократии во время Второй мировой войны в лице Франции и Британии проигрывали тоталитарной Германии, а тоталитарный Советский Союз смог выиграть у тоталитарной Германии. Тоталитарные Талибан и Вьетконг смогли разгромить огромную демократическую Америку.

При этом в традиционной конкуренции выигрывают свободные нации. России нужно быть одновременно более свободной, чем Запад, и более тоталитарной, чем украинский необандеровский режим. Как это сделать, я не знаю. Моё рабочее предложение заключается в том, что необходимо, сохраняя большую внутреннюю свободу внутри российской цивилизации, создать тоталитарный интерфейс, обращённый к украинскому оккупационному режиму.

Таким образом, сначала с помощью этого тоталитарного интерфейса выиграть реальный военный конфликт с украинским оккупационным режимом, а с другой стороны, выиграть цивилизационную конкуренцию у Запада и других цивилизаций тоже.

Но ни одна цивилизация, ни одно общество не выиграет цивилизационную конкуренцию, если внутри нее существует противостояние между элитой и большинством. Во время войны с Наполеоном было такое противостояние, при котором элита говорила по-французски, а народ по-русски, и это противостояние было разрешено в пользу стремительной дефранцузизации и русификации российской элиты. Поскольку сейчас наша элита явно американизирована, то в отношении элиты необходимы скорейшие меры принуждения к объединению её с народом России.

В словах Александра Дугина о репрессиях, на мой взгляд, однозначно есть экстремизм. Пойдем в этиологию. «Экстремизм» появился от фр. Exremisme и лат. extremus, – крайний. Согласно словарям, это понятие означает «приверженность к крайним взглядам и действиям, радикально отрицающим существующие в обществе нормы и правила».

Дугин предлагает крайнюю форму реакции по отношению к людям – репрессии.   Сложно представить, что он не знает историю и понимает их последствий.  Напротив.  Осознавая, что репрессии  – это пытки, казни без суда и следствия, он призывает к этому.  Поскольку никто не отменял действующую редакцию Конституции, то философ Дугин, получается, призывает нарушать ее.

Конституция – основа правового государства, выходит, Дугин призывает разрушить его. Базовой основой экстремизма является агрессивность, наполненная каким-либо идейным содержанием. Все это демонстрирует Александр Дугин, к великому моему сожалению. 

УК  предусматривает за экстремизм административную и даже уголовную ответственность. В соответствии с законодательством на территории Российской Федерации запрещаются распространение экстремистских материалов, а значит, посты Дугина Роскомнадзор вполне может заблокировать.

Думаю, что и цензура, и репрессии — понятия размытые. Что под ними подразумевается? Какие конкретно меры предлагаются? Пока все высказывания Александра Дугина, как и его критиков, идут вокруг очень конкретных абстракций.

Но если говорить о жёсткости политического режима и его терпимости или нетерпимости к инакомыслию, то, конечно же, Россия очень сильно отстаёт от Украины, где действительно выстроен достаточно жёсткий авторитарный режим, где людей за мыслепреступления сажают пачками, а иногда и убивают, как об этом сказал Владимир Путин во время своей недавней пресс-конференции.

Высказывания же Дугина, конечно же, вряд ли являются экстремизмом. Но в то же время, сама по себе идея репрессивного уклона, на мой взгляд, несвоевременна. Россия уступает по жёсткости своей практики борьбы с инакомыслием Украине, но я не уверен, что это то соревнование, в котором нам надо участвовать и в котором надо дойти до уровня своих оппонентов.

Я бы назвал философию Александра Другина «философией шредера», то есть машины для уничтожения бумаги. По сути дела, то о чём размышляет Дугин, это размышление в направлении уничтожения мыслей и последующего наказания за сам факт мышления в определённом формате.

Есть ли основания для такого рода философствования сегодня? Мне кажется, что они действительно есть, только при одном обязательном условии: состояние войны с так называемым либеральным Западом как цивилизационная война должно быть констатировано не просто по желанию философа, оно должно быть признано законно.

Ситуация, в которой действительно можно и нужно использовать эту машину шредера, оправдана только в том случае, если мы все решим, что пора вводить военное положение и любое высказывание может быть интерпретировано как помощь врагу. Тогда эти высказывания должны быть запрещены, за них должно быть определено наказание вплоть до физического уничтожения. Если воевать, то на всех фронтах: на идейном и ментальном уровне, прежде всего.

В рамках философской конструкции и футуристической антиутопии я бы не стал интерпретировать слова о репрессиях как повод для предъявления обвинения Дугину в экстремизме. В этом смысле сама статья об экстремизме избыточно широка. Может быть, как раз дугинский казус побудит того же сенатора Клишаса поставить вопрос о том, чтобы само понятие экстремизма могло бы быть более конкретно введено в судебно-правовые практики.

Думаю, что в этом размышлении Дугина есть некая фундаментальная ошибка. Когда он говорит о либеральном Западе и приводит факты радикального либерализма — cancel culture (культура отмены), woke culture (культура проснувшихся людей) — это как раз и есть крайнее выражение тоталитарной природы либерализма. На мой взгляд, Дугин ошибается, потому что и культура отмены, и культура проснувшихся идут из той среды, которая борется с проявлениями и историческим наследием колониализма.

Если искать союзников в нашем цивилизационном противостоянии тому Западу, который сейчас выступает против нас на Украине, то надо понять, что адепты такой среды – наши союзники. Они критикуют этот самый западный либерализм, на счету у которого тяжёлое колониальное наследие. Если выстраивать философию самозащиты, бороться по-серьёзному на ментальном, идейном, идеологическом уровне с Западом в этой цивилизационной схватке, то нужно понимать, с кем конкретно мы воюем, кому конкретно противостоим и какие союзники на этом самом Западе у нас есть. И это первые союзники, которых не нужно трогать и не стоит смешивать с Западом как таковым.

К тому же Александр Дугин совсем не упоминает консерваторов, особенно в США. Он говорит о трёх идеологиях Нового времени: либерализм, коммунизм и национализм. Но, на самом деле, одна из трёх осевых идеологий — это, конечно же, консерватизм. Консерваторы в тех же Соединённых Штатах (и особенно сейчас, когда уже почти начинается президентская избирательная кампания) начинают проявлять себя как сила, активно выступающая против либерального тоталитаризма.

«Философия шредера», цензуры и репрессий — это умозрительная конструкция, которая не так чтобы призывает к реальным практикам подавления всякого инакомыслия в любое время. Она остаётся в рамках дискуссионной философской площадки, не более того. Хотя это может быть рассмотрено и не как призыв к репрессиям, а призыв меняться. И в этом смысле может возникнуть общественная дискуссия.

Ответ сенатора Клишаса адекватен. Он ссылается на то законодательство, которое гарантирует нам свободу слова, отсутствие цензуры и отсутствие наказания за определённого рода высказывания, запрет на призыв к репрессивным действиям. Но Дугин действительно ставит вопрос очень остро, вызывая на большую общественную дискуссию и о нашем отношении к Западу, и нашем отношении к нашим либералам, к тем, кто по опросам ВЦИОМ, ФОМ и других служб не одобряет специальную военную операцию, а это примерно 20% российского общества. Постановка вопроса Дугиным требует дальнейшего размышления и общественной дискуссии.