Нет, российское государство не становится более социальным, потому что вчерашняя речь президента Путина по сути является предновогодним социальным жестом государства, повторяющимся достаточно регулярно: в ипотечном вопросе, или вопросах минимальной заработной платы, или еще в каких-то моментах.

Это достаточно привычная, можно сказать, рутинизированная практика — делать народу социальные подарки либо под Новый год, что естественно, как роль Деда Мороза, для руководителя России, либо в сложные для страны времена, когда нужна некая социальная компенсация. Теперь это все совпало: и сложные времена, и новогодние праздники.

Это совершенно нормальный психотерапевтический ход, который для определенных социальных групп населения вполне ощутим, но уж точно никак не меняет, а только подтверждает природу российского государства.

Конечно, оно не является социальным. Социальным его могли бы делать совсем другие вещи: например, выравнивание доходов между различными группами населения, более заметные корпоративные программы. Когда, к примеру, Владимир Потанин вводит «народный капитализм» на «Норникеле», — это более-менее социальная программа в рамках отдельного бизнеса, потому что меняет саму природу бизнеса, ведет к распределению капитала среди широких кругов общества.

Но когда государство продлевает льготную ипотеку, это ничего не меняет в его природе, не делает его социальным государством.

Россия уже стала в очень большой степени (никогда не бывает абсолютно) социальным государством. Концептуальное выступление президента Путина на Совете по национальным приоритетам ознаменовало качественные изменения в отношении целей и задач практики социального государства. В чем это качество выражается? Цели и практика осуществления задачи социального государства стали строится на основе взаимопонимающего диалога государства и общества.

Приоритеты стали строиться не на основе неких абстрактных соображений, а на основе тех проблем, которые реально волнуют людей.

Например, что многие десятилетия традиционно очень волнует российское общество? Жилье. И мы видим, как наращиваются объемы жилищного строительства, как, несмотря на условия боевых действий в СВО, продолжается активное стимулирование ипотеки. Льготные ипотека продлена до 2023 года, при этом активно идет поддержка семейной ипотеки, ипотеки на Дальнем Востоке, ипотеки населения, и так далее. Там, где остро люди нуждаются в решении жилищной проблемы, им предоставляются возможности.

В условиях экономической войны мы все-таки добились очень существенного результата, о чем и говорил президент. В этих условиях значимо сократилась социальная дифференциация. В нижних трех децилях повысился реальный уровень доходов населения. Да, к сожалению, общий уровень снизился — под ударом оказался средний класс. Но люди, которые могли очень сильно пострадать в очень меняющихся условиях, не потеряли, а все-таки приобрели. Это говорит о том, что понимающее государство видит проблемы и находит решения.

Проблема, которая тоже очень иллюстративна, — демографическая проблема. Президент вообще очень много занимается проблемой народосбережения, но я хочу обратить внимание, как изменились подходы. Это уже не абстрактные соображения о том, что можно предпринять. Татьяна Голикова в своем выступлении говорила, что нужно построить портрет женщины, которая хочет иметь детей — по регионам с учетом специфики, выяснить, какие могут быть барьеры, что может препятствовать деторождению.

Социологи знают, что такое понимающая социология. Речь идет о понимающем подходе к стимулированию рождаемости. Все время были абстрактные соображения о доходах, квадратных метрах... Мой покойный друг, большой деятель гражданского общества и большой ученый Вячеслав Леонидович Глазычев говорил: дети рождаются от страсти, а не от квадратных метров. Это понимание, что нужно практически сделать. Я убежден, что когда этим начнут заниматься профессиональные социологи, они выяснят, что проблемы уверенности в будущем являются гораздо большим фактором стимулирования рождаемости.

В подтверждение хочу напомнить, что перелом рождаемости в начале 2000-х годов произошел тогда, когда произошел перелом показателей социального оптимизма. Сейчас с показателями счастья, в общем, не так плохо. И это говорит о совершенно другом качестве социального государства. Это уже не доктринерское видение, а понимающее видение тех выборов проблем и приоритетов, которые стоят перед социальным государством.

Аналогичная ситуация с медициной. Сколько было жалоб на проблемы в первичном звене! И сколько сил прилагается для того, чтобы повысить материальную базу, технологическую базу, кадровую базу в первичном звене. И социологические показатели говорят, что уровень удовлетворенности россиян состоянием в первичном звене просто кардинально, на десятки процентов изменился.

При этом понимающий подход еще и сказался на отношении к высокотехнологичным проблемам. Все мы смотрим телевизоры и видим, как убитые горем мамочки просят помочь детям, у которых уникальные тяжелые угрожающие жизни заболевания. И принято решение о расширении мандата «Круга добра», распространении его на более широкий круг заболеваний. При этом я хочу напомнить, что «Круг добра» функционирует на принципе социальной солидарности. Это дополнительные налоги на доходы граждан от 5 млн рублей в год идут на финансирование «Круга добра».

Это уже работающее социальное государство, действующее на принципах социальной солидарности.

Между прочим, те самые относительно богатые люди, доходы которых это финансируют, по социологическим данным испытывают удовлетворенность. И президент в своем выступлении подчеркнул: «Я вас уверяю, что ваши деньги идут точно на эти цели». Это взаимный принцип социальной солидарности и принцип социальной справедливости и ответственности. Были упреки: что же вы собираете деньги с граждан, а где же государство? Вот оно здесь государство, которое организовало поддержку проектов, которые решали проблемы, которые очень негативно отражались на общественном мнении.

Но и общество сегодня другое. Надо все время помнить, что сегодня мы имеем общество, где больше половины населения оказывает материальную поддержку посторонним. Никогда в истории России не было такого уровня благотворительности. И одновременно с этим, когда я говорю о взаимодействии государства и общества, четверть россиян участвуют в проектах волонтерства и добровольчества.

В этом смысле мы уже - социальное государство. Не только государство решает социальные проблемы, но и гражданское общество выражает деятельный патриотизм и участвует в их решении. В ходе пандемии мы видели, как гражданское общество России помогало тем, кто не может самостоятельно справиться с доставкой лекарств, продовольствия, мобильностью. И между прочим, мандат «Круга добра» расширен на проблемы реабилитации, поставки уникальных протезов и многое другое.

Мы не просто стремимся к социальному государству, мы очень сильно продвинулись на этом пути. А самое главное, за этим продвижением стоит качественное изменение во взаимодействии государства и гражданского общества. Как у Булгакова: «Да отрежут лгуну его гнусный язык», если кто-то попытается отрицать наличие в России социального государства.

Государство, скорее, становится более патерналистским. Оно вынуждено брать на себя заботы, которые теоретически общество должно решать само. Но с другой стороны, государство за эту заботу и налоги взимает.

Понятно, что для власти и для президента выгодно, чтобы народ был богатым. С другой стороны, сейчас ситуация сложная, и проблемы возникли из-за сложности ситуации. Социальная помощь в таких условиях с одной стороны естественна, а с другой стороны вынуждена, так что, это не выбор пути социального государства. Это выбор способа защититься от давления.

В связи с этим возникает вопрос: что будет, когда давление закончится? Мы будем продолжать двигаться в сторону социального государства? Хорошо бы. Или государство скажет: ребята, вам было плохо, — мы вам помогли, а теперь извините. Для президента ответ понятен, но насколько этот ответ соответствует позициям остальных?

 Социальное государство становится абсолютно устойчивым в условиях, как ни парадоксально, снижения бедности. Вроде бы оно меньше нужно: люди и так живут неплохо, но именно тогда оно устойчиво, потому что такая социальность не вынужденная.

Социальное государство не потому появляется, что либо людям помогут, либо они умрут, и не с кого будет собирать налоги. Социальность становится некой ценностью. Государство таким образом воспринимает себя, и общество воспринимает государство как институт гарантий социальных прав граждан.

Ситуация такова, что, к сожалению, мы не знаем, является ли наше государство механизмом обеспечения гарантий, или просто у нас так все плохо. Потому что у нас изначально не было очень хорошо. Мы - богатая страна бедных людей. Не скажу, что мы рухнули, нет, конечно. Но снижение уровня рождаемости, пусть и не очень большое, есть. С уровнем жизни тоже надо смотреть внимательно. Я понимаю, что в этом виноваты внешние факторы. Но пока это снижение не будет остановлено, мы не можем гарантированно утверждать, что социальное государство стало необратимым.

Например, Москва – социальная. В это легко верится, потому что самый высокий уровень жизни в России в Москве. И сомнений нет, что, если люди идут в систему социальной защиты, то не потому что иначе вымрут, а потому что это сознательный выбор московской власти и общества. В принципе, если в Москве не платить дополнительные городские пособия, никто все равно не умрет. Просто опустятся до уровня условного Курска. Но живут же люди и в Курске.

Нам нужны высококвалифицированные граждане, а таковыми граждане бывают не всегда, но зачастую при высоком уровне жизни. У них есть время и силы учиться, читать книжки и так далее. Это выбор Москвы. И понятно, что такой выбор легче сделать в Москве, чем в Курске.

Я прекрасно понимаю, что президент хочет сделать всю страну Москвой, но я совсем не уверен, что все чиновники и бизнесмены хотят того же самого. Чем выше уровень жизни населения, тем больше требований население обращает к чиновникам, бизнесу, к любым общественным институтам. Общество перестает быть патерналистским, перестает говорить: «батюшка, спасибо тебе за наше счастливое детство» и начинает задавать вопросы, а почему детство недостаточно счастливое. И чем счастливее детство, тем больше вопросов. Поэтому далеко не каждый в аппарате и в бизнесе хочет, чтобы уровень жизни рос и государство слишком увлекалось социальными функциями.

То, что президент этого хочет, у меня никогда не вызывало сомнений и до этой речи. Он многократно говорил о значимости уровня жизни, о росте рождаемости. Но президент впервые высказался настолько концентрированно. Понятно, что чиновник не будет говорить, что президент не прав и мы так делать не будем. Но в том, что все чиновники с криками «ура» побегут это выполнять, есть сомнения.