О статусе кво Казахстана и до январских событий говорить можно было условно. Политическая система не так чтобы статус кво сохраняла, речь, скорее, шла о дерусификации и населения, и элит.

Имеется ввиду не присутствие русских в управляющем классе Казахстана, оно всегда было незначительным, а ориентированность о казахских этнических элит на сотрудничество с Россией. Эта ориентированность все больше и больше снижалась: возникло несколько знаковых уголовных дел, окончившихся реальными сроками заключения для людей, которым инкриминировали излишне тесные связи с Москвой.

Можно сказать, что разные группы элит Казахстана все меньше и меньше брали в расчет российский фактор в своих видах на дележ власти и собственности.

Мы пока не знаем всех причин и механизмов произошедшего, но очевидно, что в их числе была и попытка государственного переворота или, как минимум, передела власти и собственности с опорой на улицу. Те, кто эту попытку планировал, явно не рассматривали фактор России как основу баланса. И зря.

На сегодняшний день это пока главный результат событий в Казахстане – фактор российского влияния в будущем будет учитываться разными группами властных элит в их играх друг с другом. Хотя это вовсе и не означает, что сам режим власти в Казахстане будет пророссийским.

Скорее, это значит, что конкурирующие группы элит будут брать в расчет российское влияние. И для России этот результат позитивен.

Стратегическое значение Казахстана для Москвы сложно переоценить. Казахстан в определенном смысле для нас является фактором внутренней политики. Речь не о притязаниях на северную территорию страны, а о том стратегическом значении Казахстана для целого ряда российских отраслей и инфраструктуры.

Это и Транссиб, который проходит по северу Казахстана, и поставки урана для атомной отрасли, и Байконур. Все это вопросы суверенитета Российской Федерации. И эти критически важные зоны своего суверенитета мы должны защищать в случае возникновения угроз на территории Казахстана.