Каждый случай скулшутинга абсолютно индивидуален. Это конкретная трагедия, где нужно смотреть, что происходило с ребёнком и в семье, и в школе. Такие ситуации возникают не на пустом месте. Сегодня у нас школа – это пространство, которое могло бы стать местом, где дети учатся не только предметам, но и учатся, взаимодействовать, коммуницировать, решать конфликты, потому что большую часть своего времени проводят именно в школе, а не дома с семьёй.

В школе ребенок впервые начинает сталкиваться с ситуацией коллективного взаимодействия и социальной адаптации к общественным коммуникациям. И, конечно же, это сложно. Дети приходят из разных семей и с разным опытом, но если школа не будет заниматься благополучием выстраивания социальных отношений, никакого предметного обучения также не получится. С моей точки зрения, сегодня в школах этому уделяется невероятно мало времени и внимания.

Считается, что дети должны разбираться сами, а у учителей другие задачи. Но на примере скулшутинга в Брянске, мы видим, как дети сами разбираются в своих отношениях. Конфликт был долгим, девочка-стрелок некомфортно себя чувствовала в школе, подвергалась буллингу со стороны одноклассников. Длительное время у неё был конфликт, в том числе, с другой конкретной девочкой. Его попытались решить путём встречи родителей. И это единственная у нас сегодня практика таких разбирательств: попытки разговора родителей с тем, чтобы они между собой все решили. Однако такая практика не дает должного эффекта.

Профилактика скулшутинга – это история про работу учителя в классе, в первую очередь, классного руководителя. Но и любой учитель, который взаимодействуют с детьми, должен обращать внимание на то, что происходит, пресекать любые попытки насмешек, шуток одних детей над другими. Учитель должен замечать ситуации, когда какого-либо ребёнка выбирают в качестве мишени. Все эти вещи нужно обсуждать с детским коллективом, ведь скулшутинг – это история не только отношений одной девочки с другой, это история коллектива.

У детей необходимо развивать чувство коллектива, чтобы они сознавали себя общностью в задаче взаимной поддержки, помощи друг другу. Учителя же зачастую спокойно смотрят на то, что формируются по сути группировки и даже банды в классе, или даже используют эту ситуацию.

Школы недостаточно работают с темой буллинга. Даже по отзывам на брянскую трагедию видно, как много в школе травли, как много детей страдают и действительно очень часто не находят никакого выхода, думая, что насилие – это единственный выход из ситуации. По сути, девочка из Брянска совершила расширенный суицид, забрав с собой своих обидчиков.

Поэтому для школы благополучие ребёнка должно стать куда более значимым, чем его успеваемость. Мало что мы помним из школьной алгебры, но многие из нас опыт травли, опыт жертвы или, наоборот, опыт обидчика вынесли из школы и перенесли на свою жизнь, что вызывает колоссальное множество проблем уже у взрослых людей.

Вина в таком положении вещей лежит не только педагогах, но и на управленцах, которые занимаются вопросами школы. Мы работаем с детьми из детских домов, которые уходят в школу и очень часто становятся жертвами буллинга. В качестве волонтёра я сейчас работаю и с беженцами, и то количество травли, которые сегодня получают дети, приехавшие с новых территорий, просто чудовищно. При этом большая часть школ не делает с проблемой ничего, кроме того, что могут вызвать родителей. Но родители, которые также не умеют решать конфликты, вряд ли смогут что-то предпринять. Должны работать действительно педагогические приёмы, которыми нужно обладать учителям, получившим высшее образование. Вопрос детского трудного поведения должен быть частью педагогического обучения в вузе.

Невозможно полностью избежать конфликтов, как нельзя и запретить травлю. Надеюсь, что депутаты вместо пустых запретов создадут антибуллинговые программы, где пропишут необходимые действия учителя в подобной ситуации. Это те темы, которые нуждаются в регулярной методической поддержке.