Что за странная манера, чуть что хоронить Россию? Что ни час — восклицать, что Россия гибнет, и ее надо спасать. В этих восклицаниях мне видится что-то фрейдистское. Основатель психоанализа не без оснований полагал: когда мы высказываем преувеличенное настырное беспокойство о чьем-то здоровье и благополучии, мы бессознательно желаем этому человеку всяческих бед и напастей. Не надо, друзья!

Россия (шире — русская земля и народы на ней) существует уже примерно 1200 лет. Русская земля перенесла многочисленные катастрофы, расколы, кризисы и перемены власти, — и вот она, как была, так и есть. Другая, изменившаяся, но все равно это она.

Самое неумное — это отождествлять Россию и ее власть. Если так делать, то придется признать, что наша страна гибла и возрождалась раз десять самое малое. Но на самом-то деле Россия никуда не девалась, просто варяжских полевых командиров сменяли князья, потом «очередная система» менялась на вотчинную, новгородцы резали рязанцев, а псковичи продавали в рабство суздальцев, потом всех нагнули монголы, потом монголов прогнали, потом Иван уничтожил полстраны, Петр стал стричь бороды… и так до 1990-х.

Менялись люди у власти и существенные черты этой власти. Они и дальше будут меняться. А Россия (русская земля, вместе с живущими на этой земле народами, их языками и литературами) оставалась примерно в тех же границах и развивалась по своим внутренним законам, неподвластным политической конъюнктуре. Иначе мы бы не изучали «Слово о полку Игореве», Пушкина, Маяковского и Веру Павлову как единую русскую поэзию. А язык древних летописей и современной литературы — как единый русский язык в его историческом развитии. Иначе мы говорили бы: «Но это же были совсем разные страны!»

Но при всем историческом фатализме странно было бы отрицать, что Россия сейчас находится, мягко говоря, в весьма непростом положении. Есть ли из него выход? Несомненно, и не один, и не два. Почему я так считаю? Как говорится, по определению. «Безвыходных положений не бывает — бывают отчаявшиеся люди», как говорил один способный, но не слишком удачливый танкист. А отчаяние возникает из-за цепляния за status quo, из-за невозможности выскочить за рамки собственных взглядов. Невольно вспоминается еще одна пословица: «Безвыходным мы называем положение, простой и очевидный выход из которого нам почему-то не нравится».

Но даже если речь вдруг заходит о «спасении России» — нарочно пишу в кавычках, поскольку сама ситуация «спасения» видится мне как минимум странной, — то уж идеология тут не при чем. Скорее всего, эта идея — что «спасти Россию» может идеология, причем непременно государственная, — исходит от идеолога на госслужбе или на госаутсорсинге. Думаю, если тот же вопрос задать транспортнику, психиатру или мороженщику, мы получим ответ, что Россию «спасет» большая сеть новых электробусов, эффективная система психдиспансеризации или побольше пломбира на каждом углу. И резонов здесь будет больше, чем в идеологии — хотя бы потому, что это вещи реальные: на электробусах можно ездить, в диспансерах — профилактировать психозы, а мороженое — лопать в свое удовольствие. Тут есть прямая польза, в отличие от идеологических мантр.

Ну а сильно оздоровить ситуацию в России — и экономическую, и политическую, и моральную — могли бы свободные честные выборы, которым бы предшествовала свободная предвыборная конкуренция. Но это настолько банально, что больно повторять.