Дефицит — это двойной риск

Есть в бюджете два обстоятельства, которые имеют аномальное значение, а выглядят нормальными. Эффект, когда они уйдут из определяющих факторов, мы увидим реально только в апреле-мае. До этого времени делать выводы о реальной динамике бюджетного дефицита в этом году достаточно сложно.

Речь идет, во-первых, о факторе перехода на новую систему единого налогового счёта. Январский дефицит был во многом определён именно этим: когда собранные январские доходы были зачислены в бюджет только в феврале. Эта проблема отчасти будет повторяться и в марте. По оценкам Федеральной налоговой службы, отладка механизма в полной мере потребует ещё нескольких недель. Реальная картина с зачислением доходов в бюджет и статистическим его отражением сложится в апреле-мае.

К этому же времени будет ясна и динамика нефтегазовых доходов. Сейчас делать выводы сложно, потому что только с марта началось сокращение нашей нефтедобычи на 500 тысяч баррелей в сутки. Влияние на цены и дисконты ещё не сказалось, поэтому нужен месяц-другой, чтобы понять, на какой траектории находятся нефтецены и нефтегазовые доходы. Это первая группа обстоятельств, которые повлияли на всплеск показателей бюджетного дефицита в 88% от годовых назначений.

Второе обстоятельство — это, конечно же, авансирование государственных расходов в январе и феврале. Да, траты начала года выглядят выше, чем в сопоставлении с предыдущими годами. Для паники нет особенных оснований, потому что идёт статистический эффект. Благодаря этим тратам мы получаем в начале года более равномерное финансирование государственных расходов на годовом треке. В прошлом году у нас получилась совсем неприятная штука, когда практически 22% годовых назначений были профинансированы исключительно в последние месяцы года. Это традиционная проблема финансирования госрасходов, когда их сгружают на конец года, получая достаточно высокую инфляцию в начале следующего. Это и случилось в январе, когда инфляция набрала почти один процентный пункт, 0,84% за январь.

Строго говоря, надо к цифрам относиться спокойно, ведь пока они напрямую не говорят о том, что дефицит будет зашкаливать.

Есть экспертные оценки о том, что плановый объём по абсолютным цифрам 2,9 триллионов, как раз 2% ВВП. Может оказаться 4—5 триллионов в дефиците по году, что превысит дефицит по меньшей мере в полтора раза. Но пока мы не знаем реальную картину по доходам.

О рисках бюджетного дефицита постоянно говорит Центральный банк, потому что в составе факторов проинфляционного давления и проинфляционных рисков бюджет сегодня выходит практически на первое место. Совершенно очевидно, что без государственных расходов и бюджетного стимула мы не можем рассчитывать даже на нулевой рост в этом году. Превышение плановых 2% может обернуться усилением информационного давления. Это существенная проблема, с макроэкономической точки зрения.

Если годовая инфляция ниже или около 5%, начинают отрастать частные капиталовложения как главная движущая самоподдерживающая сила органического экономического роста. Если она в интервале 5-7% процентов, то ни шатко ни валко. Но если инфляция выше 8%, то частных инвестиций просто не будет.

Эффекты, которые показывает Росстат (5,9% инвестиционного роста за три квартала прошлого года), в большей части бюджетные инвестиции. Потом по системе национальных счетов, введенной в 2008 году, в инвестиции статистически засчитывается военное оборудование. Получается, инвестиции есть, а роста никакого.

На инфляцию частные вложения реагируют очень чувствительно. Поскольку дефицит является на сегодняшний день одним из главных определяющих факторов инфляционных рисков, есть здесь задача Минфина удерживать инфляцию на годовом треке около 2% ВВП.

Но с другой стороны, надо понимать, что если есть такой дефицит, то какими бы ни были источники, будь то внешние или внутренние заимствования, которые и так сегодня очень дороги и вышли на 10% по доходности (так ОФЗ размещаются, что в общем, не здорово, — в прошлом году было 8—9%, а сейчас уже почти под 11%), и если финансировать это через ФНБ (в этом году по плану порядка 2,5 триллиона расходов на разные цели), - возникает эффект чистой эмиссии.

Увеличивать дефицит никак нельзя, инфляционные риски очень сильны, но если удерживать его в 2% режиме, возникает другой риск. Бюджетный стимул необходим сегодня экономике, потому что нейтральная денежно-кредитная политика не помогает и не тормозит, и весь монетарный эффект пойдёт по линии льготных кредитов. Льготный кредит — это, безусловно, хорошо, их расхватают как горячие пирожки. Но субсидированный процент этих льготных кредитов — государственный расход. Бюджетный стимул востребован.

Есть оптимистические прогнозы, что мы выйдем в ноль и даже, возможно, в небольшой плюс в экономике, но это требует бюджетного стимула. Но если его действительно реализовать по полной программе, то придется распрощаться с оценкой бюджетного дефицита в 2% ВВП. Значит, стимул будет каким-то образом недофинансирован.

Дефицит — это двойной риск. Если его форсировать, вытягивать экономику хотя бы в ноль или небольшой плюс, то разгоняется инфляция, что опять-таки не даёт органики экономическому росту. Если начинать его жёстко притормаживать, то экономика лишается необходимого ей сегодня бюджетного стимула, и тогда при 2% дефицита ВВП даже нулевого роста в этом году можно не ждать, будет небольшой минус, то есть второй год кризиса.

Пока это гипотетические рассуждения, потому что сегодня все эти цифры хоть и пугают, но не дают реальную картину, как может сложиться ситуация даже по первому полугодию. Я предпочитаю отключить панику и подождать достоверных данных. Более-менее реальный прогноз можно сделать только по итогам апреля-мая. Март будет также непонятным и не репрезентативным. Но надо обратить внимание, что всё-таки февральский дефицит в 820 миллиардов, по сравнению с январским в 1,76 триллиона, сокращен более, чем в два раза. Это некий намёк на обнадёживающую тенденцию, но не более чем намёк.