120 лет назад, 29 августа 1903 года в отставку был отправлен
министр финансов Сергей Витте. Отношение к этому человеку в истории очень
сложное, еще более сложным было отношение к нему его современников. Ни одного
государственного человека не критиковали столь жестко и столь безапелляционно,
как Витте, но почти никем так не восхищались, как всесильным министром
финансов, ставшим в 1905 году, увы, почти бессильным премьером российского
правительства.
Рядом с нашим Белым домом высится чугунный монумент другого
выдающегося русского премьера – Петра Столыпина. Между тем, памятник Витте был
бы здесь более уместен, поскольку именно усилиями Сергея Юльевича в России был
образован первый единый кабинет министров под его собственным управлением.
Справедливости ради надо сказать, что в Москве в Южном Бутово именем Витте
названа аллея. В Иркутске должен был быть установлен памятник министру в честь
создания им Транссиба, но, кажется, вопрос не решен до сих пор. На
железнодорожном вокзале в Нижнем Новгороде установлен бюст министра.
Хотя о Витте написано множество работ и в России, и в США,
публично он, конечно, недооценен потомками. Сделал он для них, между тем,
немало. Он построил Транссибирскую магистраль, введя золотой стандарт, он начал
развивать отечественную индустрию, фактически он же инициировал крестьянскую
реформу, осуществленную затем в 1906 году Столыпиным, он отменил выкупные
платежи для крестьян. Наконец, с его именем связана первая русская конституция
– Основные государственные законы 1906 года и более ранний Манифест 17 октября,
открывший в нашей стране эру представительного правления.
Витте был откровенным противником вовлечения России в обе
роковые для нашего Отечества войны – русско-японскую и Первую мировую, и он
прилагал все усилия для того, чтобы российская дипломатия и в отношениях с
Китаем, и во взаимодействии с самыми разными кругами на Западе пользовалась
методами, как бы мы сегодня сказали, «мягкой силы» – то есть убеждения и
экономического интереса, а не силового шантажа.
Историки разных направлений, начиная с автора
фундаментальнейшей «России в Маньчжурии» Бориса Романова и кончая современными
представителями критической к Витте петербургской школы, сделали немало, чтобы
бросить тень на репутацию самого известного русского министра финансов,
подвергнув сомнению, часто обоснованному, буквально каждый пункт его трехтомных
мемуаров. Московские историки, странным образом, всегда были гораздо более
благосклонны к выдающемуся петербуржцу – стоит сравнить работы Бориса Романова,
или же дуэта Бориса Ананьича и Рафаила Ганелина, с сочинениями Анатолия
Игнатьева или Сергея Степанова. Но авторитет петербургской школы оказалось не
так просто поколебать.
И по линии «мягкой силы» у Витте обнаруживались серьезные
проблемы. Начать с того, что Витте менее всего походил на воплощение какой бы
то ни было «мягкости»: он был человеком весьма грубым, даже немного бравировал
в светских кругах своей провинциальной неотесанностью. Его мемуары в общем
нелегко читать без смущения – слишком очевидно он обеляет и превозносит самого
себя и очерняет всех остальных, в первую очередь – Николая II. Его
дальневосточная политика подверглась всестороннему критическому разбору со
стороны Бориса Романова и его последователей, которые сочли ее столь же
авантюрной и захватнической, как и политику его противников из так называемой
«безобразовской группы».
И в самом деле, проведение железной дороги по территории
другого государства, Китая, и при этом под охраной специальных войск, все это
весьма походило на территориальный захват или подготовку к нему. Конечно, как
только во время боксерского восстания дорога подверглась нападению, сразу в
военном министерстве России встал вопрос о необходимости присутствия российской
армии в Маньчжурии. Витте сколько угодно потом в мемуарах мог распекать
военного министра Алексея Куропаткина за то, что он сорвал всю красивую игру –
игра с самого начала была обречена.
Даже, казалось бы, безусловные достижения Витте в деле
заключения Портсмутского мира сегодня сталкиваются с разоблачениями историков:
петербургский исследователь Игорь Лукоянов опубликовал большой труд «Не отстать
от держав» о всех перипетиях заключения мира в Портсмуте, в котором он
доказывает, что Витте был готов отступить перед требованием японцев заплатить
их стране контрибуцию, и только жесткая команда из Петербурга заставила его
дать отпор представителям Страны Восходящего Солнца.
И все-таки, несмотря
на все эти критические замечания, у нас, пожалуй, нет иной фигуры, кроме Витте,
которая могла бы служить для нас символическим ориентиром для будущей
индустриализирующейся России. Да, Витте – не ангел и, в отличие от Столыпина, не
герой монархии без страха и упрека. Но он был человеком, реально понимавшим (и
понимавшим несомненно лучше Столыпина), что, оставаясь аграрной периферией
Запада, Россия будет сметена со сцены мировой политики своими соседями –
Германией, Японией, США. Ну конечно, индустриальный подъем Китая он предвидеть
не мог. Разумеется, он опирался в том числе на мировой финансовый капитал, но
стремился использовать чужие деньги для развития своего Отечества, а не
российские деньги – для обогащения активов западных банков.
Да, он был, совершенно очевидно, империалистом, таким же, как
и лидеры всех западных держав того времени. И все же, использование им в
политических целях анти-колониальной риторики, вся эта идеологическая игра,
абсолютно недооцененная ни современниками, ни потомками, может считаться первым
серьезным использованием фактора «мягкой силы» в отношениях с азиатскими
партнерами. До этого смотреть на Восток иначе как на добычу никому и в голову
не приходило. Витте во всяком случае придумал что-то очень оригинальное –
соединение американских методов экономической экспансии с пред-евразийскими
рассуждениями об «азиатской душе России, которые развивал ближайший компаньон
Витте по дальневосточным делам, князь Эспер Эсперович Ухтомский. Тогда все это
не сработало, но это не означает, что не сработает вновь в каких-то новых
взаимоотношениях с восточными державами.
В американской историографии еще с 1960-х годов идет
знаменательный спор двух направлений в изучении того, что часто называется
«индустриализацией Витте». Столкнулись точки зрения двух эмигрантов. Немец по
происхождению, профессор Колумбийского университета Теодор фон Лауэ в своем
фундаментальном исследовании 1963 года «Сергей Витте и индустриализация России»
попытался доказать, что преобразования Витте, причем как экономические, так и
политические, не имели никакой перспективы, поскольку их попросту не могла поддержать
необразованная крестьянская Россия. Весь проект Витте якобы держался
исключительно на международных кредитах, а следовательно, он вел к зависимости
страны, которую она не могла себе позволить. Никакой альтернативы большевизму,
осуществившему тоталитарными методами промышленную революцию, индустриализация
по Витте не представляла. С точкой зрения фон Лауэ был не согласен другой
американский эмигрант, уроженец Одессы, один из крупнейших теоретиков
экономический модернизации, гарвардский профессор Александр Гершенкрон, который
в соответствии со своей теорией «преимуществ отсталости» полагал, что темпы
роста российской индустрии до Первой мировой войны были настолько значительны,
что Россия могла бы в течение быстрого времени догнать развитие страны.
Спор этих двух концепций, которые так и принято именовать –
пессимистической и оптимистической – идет в США до сих пор. Последняя из
крупных зарубежных биографий Витте в США – книга профессора Университета
Вандербильта Фрэнсиса Вчисло «Из истории имперской России. Жизнь и деятельность
Сергея Витте» 2011 года скорее склоняет чашу весов в сторону оптимистической
концепции, при том, что автор в более ранних публикациях обращал внимание на
целый ряд иллюзий, которыми был преисполнен влиятельный министр финансов.
Впрочем, одной из этих иллюзий и посвящена эта книга, а именно не оправдавшей
себя надежде русского реформатора на самодержавный строй, якобы более
благоприятный для осуществления масштабных социальных трансформаций. Вчисло
рассказывает о столкновении Витте с Николаем II, плохо подготовленным для
монаршего служения, и с его супругой, которая опасалась слишком честолюбивого
первого министра, не слишком почтительно относящегося к своему императору.
Так или иначе, спор о Витте, его экономических
преобразованиях и непривычной для русской дипломатии стратегии «мягкой силы»,
продолжается в американской историографии. Уверен, что все эти
историографические споры в скором времени приобретут особую политическую
актуальность и для России, поскольку нашей стране предстоит рано или поздно
пережить третью волну технологического обновления.
Особое значение имеет, конечно, «восточная политика» Витте,
нацеленная на сближение с Китаем при отказе от всех завоевательных планов по
его покорению или же отделению от него тех или иных кусков. Разумеется, сегодня
говорить о возможности чего-то урвать от Китая уже не приходится, но следует в
целом переосмыслить саму концепцию «мирной экспансии», связываемую с именем
самого известного из русских министров финансов. Витте как бы представляет в
русской истории две партии — партию мира и партию «разворота на Восток». В то
время эти две партии в России были частично связаны: все понимали, что большая
война, если где и начнется, то как раз на Западе и начнется именно с Балкан,
откуда Витте считал необходимым держаться подальше. Но Витте был и против
«малых победоносных войн» на Востоке, к которым считал Россию просто не
готовой. В итоге, неприятного министра финансов, героя Портсмута и творца
первой русской Конституции вначале устранили от власти те, кто хотел повоевать
на Востоке, а затем отодвинули от кормила
правления те, кто не прочь был это сделать на Западе, желательно в союзе с
прогрессивными державами. Отдельные трезвые голоса, типа соработника Витте по
Портсмуту барона Розена или же его соперника в 1905-06 годах министра
внутренних дел Петра Дурново просто никто не слушал. Желание «не отстать от
империалистических держав» в политике территориальных захватов взяло верх над
трезвым реализмом политика, понимавшего, что кажущийся «позорным» мир зачастую
выгоднее «маленькой победоносной войны», которая часто ведет к тем самым
«великим потрясениям», которые сметают Великую Россию.
