Во всей истории с мятежом ЧВК
Вагнер имеется какая-то непонятная подоплека, которая пока неизвестна
большинству экспертов, включая и автора этих строк. Одно можно сказать более-менее
точно — нелепо все сводить к каким-то денежным или имущественным разборкам и
даже к разногласиям по поводу поставок боеприпасов. Трудно сказать, как долго
готовился мятеж, но он, вне всякого сомнения, готовился, а не был результатом
спонтанного выплеска эмоций одного неуравновешенного человека. Начать с того,
что общественное мнение постепенно велось к чему-то подобному в течение
довольно продолжительного времени, когда Евгений Пригожин стал выступать с
публичными обвинениями Министерства обороны. Его репутация в начале года была
очень специфической — по существу, в нем видели своего рода воплощение грубой и
дикой силы, которая не остановится ни перед чем для достижения своих целей.
Ролик с кувалдой был своего рода кульминацией этой истории.
Постепенно образ «кремлевского
повара» начал меняться — не сказать, что в лучшую сторону, но куда-то вбок. Он
стал не просто предъявлять претензии «бездарным генералам», сдающим Изюм и
Херсон, но и высказывать сомнения по поводу хода войны и, главное, ее целей. В
одном из многочисленных интервью, кажется, за март этого года, Пригожин сказал,
что СВО надо останавливать и попытаться перейти к обороне, «закогтиться» на
удержанных рубежах. Потом он заступился за антивоенного активиста, а уж под
развязку он во всеуслышание заявил о том, что СВО вообще была начата зря,
поскольку никакого удара ВСУ по Донбассу и России не готовили. Он, правда,
обвинил во всем не лично президента, но именно военное ведомство, дававшее ему
ложную информацию, но тем не менее посыл был совершенно ясен: перед началом
своей акции Пригожин попытался максимально показать антивоенно настроенным
гражданам, что он как бы трезвый, реалистически мыслящий человек, а не слепой
фанатик.
Насколько ему это удалось? Надо признать,
что какой-то эффект это имело: бунт Пригожина публично поддержал Михаил
Ходорковский и почти вся его лондонская клиентела, включая объявленного
иностранным агентом в России политолога Владимира Пастухова. Казалось бы,
спокойный интеллигентный Пастухов должен был в ужасе отшатнуться от
«кувалдоносца» Пригожина, но, напротив, он, как и многие другие лондонские
сидельцы, сожалел о том, что «Вагнер» не вошел в Москву и не начал боев на
улицах города с частями Росгвардии. Однако большинство публичных спикеров — и
либеральных, и патриотических — мятеж дружно осудили. Я не видел за день ни
одного популярного патриотического телеграм-канала, кто бы аплодировал
выступлению вагнеровцев. Большая часть либералов заняла в общем тоже негативную
позицию в отношении путча. Иными словами, перетащить на свою сторону
«рассерженных патриотов» Пригожину точно не удалось.
Пригожин оказался в положении
генерала Лебедя времен осени 1996 года. Казалось бы, генерал только что занял
почетное третье место на президентских выборах, он поделился своим результатом
с действующим президентом, был назван «спасителем Отечества» в ситуации с
«коробкой из-под ксерокса» и на гребне национальной славы заключил
Хасавюртовские соглашения и принес долгожданный мир России. Напомню, что тогда
против войны в Чечне выступали не только либералы, но также коммунисты, часть
национал-патриотов и даже газета «Завтра». Казалось бы, Лебедь-миротворец
должен бы стать предметом всеобщего восхищения, и тут выяснилось, что его на
самом деле никто не поддерживает, а Хасавюрт воспринимается патриотическим
крылом политического спектра как предательство и капитуляция. Лебедь быстро был
отправлен в отставку и, в общем, сошел со сцены как политик федерального
значения.
Пригожин оказался в похожей
ситуации. Он не оказался своим ни для либералов, ни для патриотов. Если бы
симпатии к нему были сильными, то слова поддержки от провоенно настроенных
блогеров он бы получил. Однако ничего такого не произошло, притом, что в
действительности жители Ростова не чувствовали враждебности к вагнеровцам,
которые, надо признать, и сами не проявляли к гражданскому населению никакой
агрессии. Но серьезной поддержки в обществе ни в одном сегменте он не получил.
Никто не выступил в его пользу и в российской элите. Это, конечно, помимо
других факторов, о которых мы ничего не знаем, сыграло свою роль в приостановке
движения «Вагнера» на Москву и согласие на уход в Белоруссию.
Разумеется, фактор «Вагнера» и
Пригожина из российской политики выпал и навсегда. Тем не менее сохраняется
неясность по поводу условий того мирного договора с властью, на который он
пошел. Весьма вероятно, в ближайшее время мы узнаем о том, что заставило этого
человека вступить на рискованный путь военного мятежа и что стало причиной этот
путь прервать. Пока же можно сказать только одно — любой аналогичный открытый
бунт «рассерженных патриотов» не получит одобрения со стороны самих
«рассерженных патриотов» и общества в целом. Если бы на месте Пригожина был
Стрелков, уверен, результат был бы точно таким же. Обыватель в этом случае
просто испугался, либералы бы отшатнулись в ужасе, Запад напрягся, а патриоты
призвали к единению вокруг власти. Это хорошая новость для власти, и плохая для
всех тех, кто рассчитывает на низовой патриотический протест. По существу, он
возник один раз — в сентябре-октябре 1993 года, и условием его возникновения
стало именно двоевластие, не разрешаемое конституционным путем. Пока ни для
чего подобного в России нет почвы.
