Вплоть до того, как президент РФ Владимир Путин заявил о существовании «коллективного Запада», Россия, а до этого еще и горбачевский Союз, делала многочисленные попытки дипломатически «расчленить» Запад, противопоставив одну его часть другой. В истории Российской империи были периоды, когда она заключала союз с одной европейской державой против другой, скажем, с Австрией против Франции или Пруссии, или же с Англией против Франции или впоследствии Германии. Очевидно, что раскол «коллективного Запада» представлял для России шанс на вхождение в Европу на правах силы, союзной одной из ее полюсов.
Мечтания о «расколе Запада» - характерная черта всего постсоветского периода истории. О необходимости как бы геополитически «отвоевать» континентальную Европу у англо-саксонской Атлантики писал отнюдь не только в своих геополитических трактатах Александр Дугин, но и вполне системные, можно даже сказать умеренно-либеральные эксперты типа Алексея Арбатова или Сергея Караганова. О гипотетической возможности такого «континентального альянса» богатой природными ресурсами России и технологически передовой Европы писал социолог Иммануил Валлерстайн.
Дополнительные основания такого «мягкого» раскола Запада придавало нефтегазовое партнерство России с континентом, в первую очередь — Германией, возникшее еще в 1980-е годы и еще более укрепившееся в 2010-2011 в связи с строительством первой ветки газопровода «Северный поток». Торговое партнерство России с Германией обрело в том числе и внешнеполитический аспект: в начале 2003 года президент РФ Владимир Путин присоединился к франко-германской двойке в ее оппозиции интервенции в Ирак, осуществленной англо-американской коалицией при поддержке так наз. «новой Европы», посткоммунистических государств восточной части континента.
Россия, выбрав сторону континентальной Европы, навсегда испортила свои, казалось бы, очень перспективные отношения с Соединенными Штатами Америки, в которых тогда правила республиканская партия. Восстановить эти отношения уже не удалось: администрация Джорджа Буша-младшего отнеслась более чем сочувственно к совершившейся в декабре 2004 года «оранжевой революции» в Киеве. Впрочем, уже при Буше единство «коллективного Запада» было восстановлено: в Германии и Франции к власти пришли намного более проамериканские политики, чем те, что возглавили антибушевскую фронду 2003 года.
Новая серьезная попытка дипломатически «расколоть Запад» приходится на 2014-16 - момент подъема в Евро-Атлантике так наз. евро-скептических и право-популистских сил, некоторые представители которых открыто высказывали свое хорошее отношение к России и лично к президенту Путину. Эти силы имели разную природу, только некоторые из них были нацелены на освобождение своих стран от власти Вашингтона и воспринимаемого ими как орудие его управления — Брюсселя, другая часть популистов как раз стремилась к более тесному, двухстороннему, партнерству с Соединенными Штатами (в первую очередь это относится к лидерам Брекзита). Тем не менее у России, точнее у некоторых общественных деятелей нашей страны, возникла надежда на то, что Запад «расколет» новая популистская волна, кульминацией которой стал приход в Белый дом в 2016 году Дональда Трампа. На какой-то момент забрезжила перспектива союза с трампистской Америкой против «глобалистской» Европы. В условиях конфликта Европы и США Россия могла заключать прагматические альянсы отдельно с каждой стороной, добиваясь реализации своих прагматических целей.
Однако Трамп не смог переизбраться на второй срок, к власти пришел Джозеф Байден, пообещавший восстановить трансатлантические связи, то есть скрепить тот самый «коллективный Запад», который, казалось бы, уже утрачивал все атрибуты геополитического единства. Выгодным для России обстоятельством было то, что главным своим противником Байден выбрал все-таки не Россию, а гораздо более мощный в экономическом отношении Китай. Америка явно ожидала, что после свертывания автономии Гонконга Китай обязательно покусится на самостоятельность Тайваня, что нанесет урон геополитическому престижу Соединенных Штатов. Россия, по всей видимости, могла извлечь из этого «антикитайского» разворота Америки какие-то преимущества, но, похоже, призрак «единого, не расколотого» Запада вызывал в России серьезные опасения, восходящие еще к эпохе Крымской войны. Проблема заключалась, видимо, в том, что согласно представлениям российских стратегов «коллективный Запад» не мог быть партнером России. Любопытно, что это представление шло вразрез с геополитическими мечтаниями Данилевского, впервые взглянувшего на Россию как на отдельную цивилизацию, горячего поклонника Тильзитского мира — короткого момента партнерства России с гегемоном континентальной Европы.
В итоге, Россия столкнулась лоб в лоб с «коллективным Западом», в результате проведения спецоперации по демилитаризации Украины. Нельзя исключить, что демократической администрации удастся за счет фактора «российской угрозы» обеспечить сплочение Запада на продолжительное время. Во всяком случае обе внутренние фронды, на которые рассчитывала Россия, - континентально-европейская и антиевропейско-популистская — в настоящее время находятся в глухой обороне и не решаются серьезно оппонировать Байдену и лидерам ЕС в их санкционной войне против России.
Борис Межуев, главный редактор PublicO
