Фраза «Российская оппозиция снова не объединилась» в политических кругах давно стали расхожей шуткой, над которой даже неловко смеяться. Практически каждый выборный цикл создается какая-то новая оппозиционная коалиция (сразу скажем, что имеется в виду непарламентская оппозиция), демократы заявляются, что «мы, наконец, объединились», после чего выясняется, что объединения нет и не планировалось.
Скорее всего, перед президентскими выборами 2024 года объединения оппозиции снова не будет: есть ФБК (иноагенты, экстремисты), не желающий объединяться ни с кем; есть Михаил Ходорковский (иноагент), выступающий за коалицию, но не находящий в этом партнеров, и есть Форум свободной России (нежелательная организация) Гарри Каспарова (иноагент), который и вовсе несколько дней назад принял заявление, что поддерживает насильственные методы борьбы и категорически осуждает участие в российских выборах. Споры вокруг этого с персональными нападками можно ежедневно видеть в соцсетях, из чего можно сделать простой вывод: эмигрантская часть оппозиции подходит к президентским выборам 2024 года в максимально разобранном состоянии.
Конечно, можно сказать, что большинство политических действий сейчас вообще являются симулякрами и не имеют смысла вне зависимости от того, производятся ли они вне России или внутри нее. Тем не менее, пока Кремль выигрывает – по крайней мере у эмигрантской части оппозиции – этот матч вчистую.
Фото ФедералПресс
Уехавшие люди, занявшие непримиримую позицию, безусловно, довольно сильно за полтора года оторвались от российского общества и разошлись даже с теми, кто не поддерживает российскую власть, но решил остаться в стране (например, по отношению к мобилизованным или даже финансированию ВСУ). Проблема нынешних новых споров и скандалов, наверное, лишь в том, что на их фоне все остальные несогласные с нынешним жестким курсом невольно становятся частью странной толпы из прекрасного далека, которая неспособна произвести никаких смыслов, кроме бесконечных споров друг с другом.
Эксперты относятся к очередному витку старой песни об объединении демократов философски.
Руководитель центра развития региональной политики Илья Гращенков отмечает, что ключевой вопрос – это кто и с кем должен договариваться, а также напоминает, что оппозицию теперь можно уже разделять на «уехавшую» и «оставшуюся», так как эти группы занимают разную позицию и имеют разную стратегию.
«Даже во времена Болотной площади в 2011 году не могли договориться даже близкие по духу либеральные организации, как официальные партии, так и многочисленные несистемные люди. Основным был вопрос «Кто главный», и любые координационные советы не существовали более года. Потом началась дискуссия о противодействии крымскому консенсусу. Власть начала сильно доминировать по процентам на выборах, нужно было кого-то выдвигать в противовес, и начались публичные персональные обиды. Те, кто обладал каким-то ресурсом – например, партия «Яблоко», пытались занимать доминирующую позицию, но не могли договориться с медийными личностями, и все заканчивалось проигрышем.
Сейчас уже скорее есть две оппозиции: уехавшая и оставшаяся. Уехавшая сильно оторвалась от реалий, ее даже называют «оппозиция белого пальто», с ними невозможно договориться в принципе. Те, кто остался – это рационалисты, которые принимают ситуацию, как она есть и скорее говорят, что надо внутри нее выстраивать пул трезво мыслящих людей в противовес радикалам. Их позиция – это попытка повлиять на власть, объяснить, что не надо хотя бы переходить к массовым репрессиям, надо соблюдать Конституцию и так далее. Кроме того, есть еще оппозиционные группы – например, «рассерженные патриоты», которые, кстати, тоже не могут объединиться между собой. Между этими группами – пул или апатичных людей, или тех, кто петляет вместе с государственными линиями от мобилизации до деэскалации.
Таким образом, объединяться просто некому. Те, кто остался, как-то сосуществуют между собой, но не имеют ни особых медийных, ни финансовых ресурсов. Иногда удается одержать победы здравого смысла, например, не принимать откровенно репрессивный закон или защитить кого-то, кто попал под молоток системы. Но никакого стержня объединения нет. Все атомизированы и заняты личным выживанием. Объединение – это вектор к развитию, если этот вектор появится в будущем, тема возобновится. Если же политическая жизнь продолжит стигматизироваться, об этом речи идти не будет», - полагает Гращенков.
Политолог Константин Калачев объясняет происходящее просто: объединиться оппозиция может лишь тогда, когда противостоящий ей противник имеет реальный и очевидный шанс потерять власть.
«Тогда моральные и политические противоречия отходят на задний план. Так оппозиция объединилась когда-то вокруг идеи свержения самодержавия.
Если же условия для объединения не созрели, то моральные и политические противоречия берут вверх. Объединяются тогда, когда власть уже качается и надо только общими усилиями подтолкнуть падающего. А до этого идет внутривидовая борьба и споры о том, как и на какой платформе можно и нужно объединяться.
Кто-то апеллирует к морали, кто-то к политической целесообразности, кто-то борется за лидерство.
Условия для объединения создает сама власть, её слабость. Объединяются, чтобы решить вопрос со старой властью, а потом начать борьбу за участие во власти новой или получение всей полноты власти. Объединение всех для перезагрузки ситуации и последующего размежевания — так это обычно происходит.
Временный союз всех со всеми в настоящее время не имеет объективных оснований, которые могли бы перевесить субъективные противоречия внутри оппозиции. Вопрос о власти не стоит.
Большинство всё устраивает, внутриэлитного раскола нет», - подводит черту Калачев.
Политолог Анна Федорова говорит жестче: «Люди, которые громко называют себя «российской» «оппозицией» - это просто политические предприниматели, занятые конкуренцией за бюджеты. Поэтому я беру оба слова в кавычки. Они не «российские», потому что не отстаивают интересы России и очевидно не желают ничего хорошего нашей стране, они воспринимают ее как объект, как базу для политического торга с инвесторами. Ну и они не являются «оппозицией», потому что это слово подразумевает какую-то позицию и ценности, а у них позиция и ценности фейковые и конъюнктурные. За что им скажет выступать начальник - за то и будут выступать. Вчера за Арцах, сегодня за Израиль, послезавтра, например за Косово. Зачем таким людям объединяться? Им логичнее друг друга грызть в борьбе за ограниченные ресурсы».
Политтехнолог Илья Паймушкин отмечает, что исторически так сложилось, что в стране нет политической культуры с сильными институтами, верховенством закона, как инструментом решения тех или иных проблем.
«Партии находятся в глубоком кризисе, нет площадок для обсуждения проблематики, выборы носят больше референдумный характер, общество находится в апатии. К сожалению, вместо плюрализма мнений, нашему государству свойственны крайности», - замечает Паймушкин.
Политолог Александр Кынев дает большое резюме происходящему: пока нет ответа на вопрос «зачем», никаких коалиций не будет.
«Как правило, под «российской оппозицией» подразумевают оппозицию либеральную, хотя есть еще и левые. Но и у либералов есть примеры успешных коалиций – достаточно вспомнить тот же СПС, которых состоял из разных групп, в который входили люди от Сергея Кириенко до Бориса Немцова и Ирины Хакамады. Партия «Яблоко» тоже, кстати, когда-то создавалось как коалиция.
Вернемся к тому, зачем вообще нужны объединения и коалиции. Лишь в нескольких странах Карибского бассейна, да в нескольких африканских автократиях есть жесткая двухпартийная система. В США две основные партии – это как раз широкие коалиции с системой самозаписи в них, а исключить из них, наоборот, никого нельзя. Поэтому и у республиканцев, и у демократов постоянно столько внутренних сложностей.
Для коалиции нужен предмет. Она может быть предвыборной, когда таким образом разделяют округа, чтобы получить вместе больше мандатов. Такая коалиция может перерасти в долгосрочный альянс, как, например, в Германии ХДС\ХСС. Они вместе участвуют в выборах в разных землях, но каждая партия сохраняет свое руководство и свою структуру.
Второй тип коалиции – это правительственные, когда надо сформировать большинство для создания кабинета министров. Они обычно длятся столько, сколько работает сформированный таким способом кабинет.
Наконец, есть ситуативные коалиции – например, парламентские, когда партии вместе голосуют за или против какого-то закона или договариваются о разделе должностей.
При этом при формировании таких коалиций партии не распускаются, у каждой остается своя идентичность, амбиции, группы избирателей, история.
Но что является предметом коалиции сегодня для тех, кто не участвует в выборах? Нет предмета, вокруг которого ее можно формировать. Для общественной кампании не надо создавать единую оргструктуру, тем более что нет никаких бонусов, кроме того, чтобы кому-то понравиться. При этом создание единой структуры, наоборот, может привести к утрате идентичности и поглощению более слабых структур более сильными – как в бизнесе при слияниях.
Добавлю еще один момент уже идеологический: для либералов всегда максимальная ценность – это индивидуализм. Жесткие структуры нехарактерны для либеральных партий и объединений, потому что это не подходит тем, кто ориентирован на индивидуалистические ценности
Теперь спросим: зачем, ради чего она вообще нужна?
Да, в случае появления какой-то коалиции самая большая группировка может рассчитывать, что она всех подавит, но вне выборов, вне реальной политической борьбы это бессмысленно. Будет предмет – будет коалиция, но весьма вероятно, с совершенно другими игроками», - резюмирует Кынев.
