Кто читал мемуары нынешнего президента США Джозефа Байдена, тот помнит, что нынешний глава Белого дома в этой книге сокрушается за свою изначальную поддержку интервенции в Ирак в марте 2003 года, называет свое голосование в Сенате в пользу этого вторжения «ошибкой» и объясняет ее слишком большим доверием команде Дж. Буша, настаивавшей на наличии у Саддама Хусейна оружия массового поражения. Но вот бомбежки Югославии в марте 1999 года, которые Байден более, чем активно поддержал, не вызывают у него никаких угрызений совести. Он гордится своим участием в этой войне и даже приписывает себе сомнительную заслугу требования ее радикализации. Чем объясняется такая разница? Почему действующий президент США и вместе с ним почти весь либеральный истеблишмент Америки и всего Запада стыдятся своего участия в иракской войне и не только не стыдятся, но даже гордятся своей ролью в войне югославской? Ведь у Милошевича уж точно не было ядерного оружия, и на фоне Хусейна президент Югославии мог считаться почти либерал-демократом.
На поверхности лежат несколько
расхожих объяснений. Иракскую войну можно легко повесить на консерваторов, в
крайнем случае — на неоконсерваторов, то есть фактически либералов, только
предельно агрессивных, — тогда как война в Косово была инициирована и
осуществлена демократической администрацией Клинтона и, кстати, не
поддержана республиканским большинством в Палате представителей. Это
объяснение, однако, не работает: Байден принадлежит к тому поколению, которое,
безусловно, не принимает войну во Вьетнаме, которую начали как раз либералы и
демократы.
Почему же расправа над Югославией не вызывает практически никакого осуждения в той среде, которая так чувствительна к несправедливым интервенциям и применению силы? Что в этой войне такого таинственного, что она практически выведена из критики в кругу либерального истеблишмента?
Отметим, что в Америке ее осуждают представители трех сегментов общественной мысли. Во-первых, реалисты типа Генри Киссинджера, которые увидели в этой войне нарушение каких-то ранее безусловных конвенций: о том, что государство имеет право вооруженным путем защищать свою территориальную целостность и защищаться от сепаратистов. Пройдет несколько десятилетий, и американцы сами будут настаивать на этом требовании, защищая право Киева на проведение карательных акций против Донбасса. Отметим, что «двойной стандарт» проявится очень определенно, и он в скором времени аукнется Западу в виде неповиновения его требованиям со стороны стран «глобального Юга».
Затем против войны в Косово выступят некоторые леваки: например, известнейший лингвист и политический мыслитель Ноам Хомский, который в книге «Новый военный гуманизм» просто сочтет действия администрации Клинтона лицемерным прикрытием американского империализма.
Наконец, к реалистам и антивоенным левым примкнут консерваторы-изоляционисты во главе с тогдашним кандидатом в президенты Патриком Бьюкененом, которым карательная акция Вашингтона покажется свидетельством того, что их любимая Америка из консервативной республики становится либеральной империей.
Все эти голоса раздавались вне Демократической партии Соединенных Штатов, которая в отношении войны в Косово сохраняла завидное единство. Чем же это единство можно было объяснить? Думаю, основная причина состоит в том, что с какого-то момента партия осла стала партией строительства «коллективного Запада».
В 1999 году появилась реальная возможность этот «коллективный Запад» наконец сотворить. Блок НАТО вообще-то никогда до войны в Косово не участвовал ни в каком деле. В Корее и Вьетнаме воевали только США, они же на свой страх и риск осуществляли вторжения на Ближний Восток, в Панаму и на Гренаду. В 1990 году старшему Бушу удалось сколотить против Саддама Хусейна огромную коалицию, но она была намного шире, чем НАТО, в нее входили не только Саудовская Аравия и Египет, но даже Сирия, возглавляемая отцом нынешнего президента этой страны. Северо-Атлантическое единство было чисто формальным, и оно никак не проверялось в деле. Война в Косово предоставила прекрасную возможность, наконец, протестировать трансатлантическое единство на серьезном деле.
Европа давно хотела избавиться от Милошевича. Он казался ей воплощением всего того, от чего она предпочла избавиться: грубой силы, националистических амбиций, презрения к европейским ценностям. Сербы вообще народ воинов, партизан, горцев. Они отважнее других балканских народов боролись с турками, они не боялись задирать Австро-Венгрию, они же отважно, практически безрассудно, вышли весной 1941 года из Тройственного союза и в течение нескольких недель практически в одиночку сражались с Гитлером. Конечно, сербы и их лидер были неудобными фигурами для Евросоюза, весь жизненный смысл которого состоял в отказе от суверенитета и силовой защиты этого суверенитета. Героем Евросоюза в тот момент мог быть только такой человек, как Вацлав Гавел, который с легкостью в 1993 году из президента Чехословакии стал президентом Чехии.
С той же легкостью президент Югославии должен был стать главой Сербии, но как раз Сербия в лице Милошевича этой легкости воспротивилась. Последующие события будут являться еще много лет предметом рассмотрения историков, но ясно одно: блокировка насилия приводит к насилию еще большему, что и проявилось в истории с Югославией. Европа, желавшая избавится от неприятных лидеров, решила прибегнуть к помощи заокеанского союзника с целью приведения Югославии к общеевропейскому знаменателю. В итоге, она сама расписалась в том, что является полуколониальным образованием, полностью зависящим от Соединенных Штатов Америки. И потом робкая антиамериканская фронда в период вторжения в Ирак в итоге привела к смене Ширака на «американца» Саркози и Шредера на Меркель. Сегодня этот процесс «бретеризации» Европы (используя термин Станислава Лема) достиг своего предела: «коллективный Запад» сплочен как никогда, но он и как никогда отчужден от остального мира, который совсем не хочет стачивать зубы и клыки и становиться подобием Чехии.
«Коллективный Запад» не может осудить
войну в Косово, признать ее ошибкой, потому что именно это событие фактически и
знаменовало его собственное рождение, потому что само это трансатлантическое
единство и возникло на могиле единой Югославии. Отречение от этого преступления
было бы сродни осуждению Римом уничтожения Карфагена в ходе Третьей Пунической
войны. В основе каждой империи лежит
какое-то преступление, в основе нынешней версии большой Европы лежит
расчленение Югославии и показательное наказание Сербии, пожелавшей отстаивать
свою территориальную целостность, не оглядываясь на позицию Большого Брата.
«Коллективный Запад» покается за бомбардировки Югославии ровно в тот момент,
когда перестанет быть «коллективным», когда императив национальной
самостоятельности возьмет верх над всеми требованиями цивилизационной
солидарности. Но когда настанет этот момент и настанет ли вообще, из ситуации
2023 года предсказать невозможно.
